Непобедимый эллин
Шрифт:
Всё было бы хорошо, кабы некоторые цари не пытались дурить не только своих коллег, но и всемогущих богов. Тут-то и начинались между небом и землей настоящие разборки, как говорится, олимпийского уровня. Ведь каждый сверчок должен знать свой шесток. Живи и не зазнавайся – вот девиз любого порядочного эллина или, проще говоря, «на Зевса надейся, а сам не плошай». Ан нет! Не тут-то, братцы, было. Не боялись смертные богов, вернее, боялись, конечно, но не слишком. Олимпийцы, они ведь не вездесущи и за чем-то обязательно
Но вот царь Лаомедонт, так тот вообще окончательно зарвался.
А причиной тому стала небольшая выволочка, учиненная Зевсом на Олимпе. Решил Громовержец слегка проучить не в меру обнаглевших Аполлона с Посейдоном. Ну, Аполлону надрать мягкое место следовало еще при рождении, так что проучить прекрасного бога Тучегонитель решил просто так, ради профилактики, а вот Посейдон действительно перед Зевсом сильно провинился. Так глушил в Эвксинском Понте рыбу, что взрывом повредил прозрачную небесную колею, по которой ходила золотая колесница бога Гелиоса.
Воздушные пути, понятное дело, быстро починили, но день в Греции задержался на целых два часа. Правда, никто из смертных этого тогда не заметил. Кто был пьян, а кто и вовсе на небо не смотрел, живя в своем собственном пространственно-временном режиме (да-да, были и такие, в особенности на острове Аргосе).
И вот в наказание Посейдону (с Аполлоном) Зевс придумал очень интересную фишку.
Аполлон, конечно, всё время орал: «А при чем тут я?!», на что получал стандартный ответ: «За компанию!»
Что же это было за наказание?
Приказал Громовержец двум могучим богам в течение целых суток (!) прислуживать троянскому царю Лаомедонту и исполнять все его сумасбродные желания.
Ой, как обрадовался царь! Влез с ногами на трон и минут двадцать на нем от счастья прыгал, затем поправил съехавшую набекрень корону, посерьезнел и приказал Посейдону с Аполлоном возвести вокруг Трои неприступные стены.
И вот за одни сутки выросли вокруг Илиона великолепные, воистину неприступные стены, со сторожевыми башнями и подъемным мостом. Короче, всё как положено.
На следующий день «щедрые» олимпийцы весело заявились во дворец Лаомедонта и предъявили тому весьма кругленький счет на восковой дощечке, от вида которого глаза у царя медленно, но неотвратимо полезли из орбит.
– Д-д-да в-вы чт-т-то! – заикаясь от ужаса, прохрипел Лаомедонт. – Где же я вам возьму столько золота?
– А это не наши проблемы, – высокомерно бросил Аполлон.
– Вытащи свои золотые зубы! – гулко хохоча, посоветовал веселый Посейдон.
– Ах, вы… – прошипел, стремительно багровея, троянский царь.
– Ну-ну, кто же? – грозно поинтересовались боги.
– Э… – Лаомедонт слегка запнулся, – нехорошие обманщики.
– А что, бывают хорошие? – удивился Аполлон.
– И почему именно обманщики? – возмутился Посейдон.
– Ну как же? – в отчаянии вскричал
– Ничего мы тебе, смертный, не должны! – высокомерно отрезал Аполлон. – Любишь на колеснице кататься, люби и конский навоз в конюшне убирать. Вчера мы возвели тебе прекрасные стены, сегодня пришли за причитающейся нам платой. Ведь мы вложили в свой труд определенные усилия и теперь хотим, чтобы эти усилия были оплачены по заслугам.
Хитрые олимпийские мерзавцы даже наказание Зевса сумели превратить в весьма выгодное дельце. Вот у кого стоит поучиться уму-разуму!
– Ничегошеньки я вам не дам, – грустно вздохнул на троне Лаомедонт и, поразмыслив, не менее грустно добавил: – А будете настаивать, я лично оборву вам уши.
Угроза была необидная, и могучие боги от души посмеялись над несговорчивым царем.
– Что ж, не хочешь по-хорошему… – вполне добродушно пробулькал Посейдон, – будет тебе по-плохому…
Сказано – сделано.
Подкупив богов ветра несколькими сосудами с чудесной амброзией, Посейдон с Аполлоном устроили в Трое такую засуху, что царь Лаомедонт уже через три дня начал молить о пощаде. Но неумолимы были боги.
Впрочем, как обычно.
– Мы вернем твоим землям плодородие, – так ответил царю бог морей Посейдон, – но за это…
– Да-да, я всё заплачу… – нервно подхватил гордый царь. – Сегодня вечером я иду к известному зубодеру снимать свои золотые коронки.
– Это само собой, – кивнул Посейдон. – А сверх того ты принесешь в жертву морскому киту-убийце свою юную дочь Гесиону.
– О нет, о нет… – заголосил царь и начал в припадке рвать на себе волосы, но вдруг успокоился, слегка просветлел лицом и, усевшись обратно на трон, весело бросил: – По рукам!
Несчастную, ни о чем не ведавшую Гесиону схватили, связали, отвели к морю и приковали к скале как раз у того места, где в последний раз видели ужасного гигантского кита…
– Вот так история! – покачал головой Геракл. – Однако какой же этот Лаомедонт негодяй. Принести в жертву собственную дочь, да еще при этом улыбаться. Но вы с Аполлоном тоже хороши, обрекли невинную девушку на неминуемую гибель.
– Да какую гибель, о чем ты говоришь! – протестующе замахал перепончатыми руками Посейдон. – Ни у кого и в мыслях не было ее убивать. Гесиона стала бы очередной новообращенной нереидой, только и всего. Под водой с ней бы проделали небольшую хирургическую операцию, вшили бы жабры, и жила бы она у меня в подводном дворце, бед никаких не зная…
– Вшили бы жабры? – в ужасе переспросил сын Зевса. – Все вы, олимпийцы, немного того… сумасшедшие, а я еще удивляюсь, отчего меня время от времени на всякие безумства тянет.