Непобедимый эллин
Шрифт:
– А ты сверху будто не видишь!
– Да-да, весьма неплоха… вот только… слишком юна. Впрочем, думаю, я смогу ее пристроить в свиту к нашей Афродите.
– Спасибо, папуля! – улыбнулся Геракл и, повернувшись к перепуганной Гесионе, ласково добавил: – Не бойся, крошка, всё у тебя будет чики-пуки…
И через несколько секунд девушка исчезла, чтобы тут же объявиться на светлом Олимпе.
Что ж, пожалуй, это был единственный совершенно бескорыстный (кони не в счет), честный и справедливый подвиг великого Геракла, несмотря на то, что богами он так и не был засчитан.
Глава семнадцатая
ПОДВИГ ДЕСЯТЫЙ: ДОЧЕРИ ЦАРЯ ГЕРИОНА
– Софоклюс, какой у тебя чудесный пони! – улыбнулся сидевший в золотой колеснице Копрей.
– Да иди ты, – огрызнулся историк, которого уже порядком достали всяческие издевательства.
Не посмеяться над хронистом в тот день поленился один лишь оборванный нищий, да и то по причине абсолютной слепоты.
Каждый встречный на дороге в Тиринф обязательно тыкал в Софоклюса пальцем и весело, от души реготал.
Дареный пони и впрямь оказался чудесным, без правой задней ноги, замененной искусным деревянным протезом, который, когда «лошадка» стояла на месте, был почти незаметен.
– А ты всё сторожишь мою колесницу, – похвалил Копрея Геракл, спрыгивая с прекрасного белоснежного жеребца. – Ну и как, кто-то пытался на нее посягнуть?
– Еще как пытался! – закивал посланец Эврисфея, наглядно демонстрируя герою порванную в нескольких местах накидку. – Сегодня я сгонял на ней утром к Эврисфею, затем вернулся на перекресток, и тут мне приспичило в кустики. Пока я вынужденно отсутствовал, два странствующих иудея попытались отодрать от бортов колесницы пару кусков золота, якобы для некоей больной Юзуфи. Но я живо надавал им по пейсам, хотя один из них всё же как-то немыслимым образом изловчился и откусил кусок, там внизу, у правого колеса.
Нахмурившись, Геракл присел у правого борта боевой повозки.
Копрей не врал, кто-то действительно оттяпал кусочек золотой обшивки, оставив в сравнительно мягком металле рваные следы от своих алчных зубов.
– А как этих странствующих негодяев звали, ты, часом, не помнишь? – на всякий случай спросил сын Зевса.
– По-моему, один из них назвался Агасфером, – неуверенно ответил Копрей, – хотя точно утверждать я не берусь.
Могучий герой с чувством ударил кулаком по борту колесницы:
– Вот так всегда, даже на сутки нельзя оставить боевой экипаж без присмотра! Обязательно отыщется какой-нибудь юркий прохиндей, обуреваемый приступом внезапного вредительства.
– Красиво сказал! – восхитился Софоклюс. – Я это, пожалуй, даже запишу.
По правде говоря, у историка уже скопилось вполне приличное количество так называемых словесных перлов или, если угодно, героических афоризмов сына Зевса.
В этом длинном списке были и настоящие шедевры вроде «Да что немейский лев? Ведь это просто фигня!» или «Грецию объехать – не Стикс переплыть!». Имелись там и такие высказывания, как «Цербера боги кормят», «Любишь вино пить, люби и морды лукавые кентаврам бить!», «Хорошо, в ожидании чудовища я пока немного вздремну», «Пьяных циклопов по осени считают» и «Зевса бояться – на Олимп не ходить».
Многие из этих перлов героико-античной словесности годились практически на все случаи жизни. Особенно популярным изречением Геракла среди простого народа (то бишь смертных) стало «Чем глубже в лес, тем злее овцы».
Хитрый Софоклюс даже подумывал об издании героических афоризмов отдельным обширным трудом под названием «Антология античного идиотизма».
– Держи пояс! – Геракл протянул Копрею свой с трудом добытый трофей.
– Ты снял его прямо с царицы амазонок Целлюлиты? – уточнил посланец.
– Нет, с циклопа Полифема! – огрызнулся сын Зевса.
– Просто я хорошо знаю габариты царицы амазонок. – Копрей задумчиво вертел в руках переливающийся пояс. – Что-то он маловат.
– А откуда тебе известны габариты царицы? – с большим подозрением спросил Софоклюс.
– Ну… гм… – посланец неожиданно покраснел, – у Эврисфея есть гипсовый слепок отпечатка ее босой ноги.
– Ага! – хором выдали Софоклюс с Гераклом и понимающе ухмыльнулись.
– А что это вы тут так пошло «агакаете»? – разозлился Копрей. – Может, у них было взаимное чувство, а вы как кони ржете…
– Они что, действительно знакомы? – опешил историк.
– Они часто переписывались, – оскорблено ответил посланец. – Но вмешались вездесущие олимпийцы, и разрыв высоких отношений стал неизбежен. Целлюлита призналась Эврисфею в любви, но подлый Герм… гм… один из олимпийцев рассказал царице амазонок, как на самом деле выглядит ее возлюбленный.
– А что… – хохотнул Геракл, – он описывал себя в письмах двухметровым красавцем атлетом с длинными вьющимися волосами?
– Ну… примерно так, – подтвердил Копрей. – Мой хозяин не скоро оправился после внезапного разрыва с царицей, он сильно болел, его тут же свалил приступ хронический диареи, а затем началось тотальное выпадение волос.
– М-да-а-а-а… – задумчиво протянул Софоклюс. – Вижу, душевная травма была просто сокрушительной.
– Под стать габаритам возлюбленной! – подхватил сын Зевса.
– Именно поэтому Эврисфей и пожелал иметь у себя в Микенах часть гардероба любимой, – скорбно вздохнул посланец.
– Секундочку! – Геракл неистово почесал под шлемом кудрявый затылок. – Почему Эврисфею понадобился именно пояс Целлюлиты, а не, скажем… ну… ее меховой сапог? Ведь сапог царицы было бы достать намного легче и, главное, быстрее.
Копрей снова вздохнул:
– Эврисфей желал иметь такую вещь любимой, которая наиболее близка к ее столь недоступному, желанному телу…
«Так-так, – ехидно прищурился Софоклюс, – интересно, что по этому поводу сказал бы наш старый знакомый Зигмундис Фрейдиус? Наверное, накатал бы очередную сумасбродную монографию о любовном влечении к женским вещам!»
– Ладно, – махнул рукой сын Зевса, – кончай трепаться, давай следующий подвиг!
– Я заучил его наизусть! – радостно похвастался посланец и нараспев прочел: – Великий Эврисфей повелевает Гераклу Олимпийскому привезти в Микены дочерей царя Гериона, что правит плодородными землями на западном крае Греции, там, где сходит на закате с неба лучезарный бог солнца Гелиос.