Непобедимый. Право на семью
Шрифт:
— Ничего Миша не сделал!
— Что не так тогда? Чего истеришь?
Осознаю, что не успокоится, пока не добьется ответа.
Тягостно вздыхаю и выдаю:
— Просто Миша меня не любит, — только это выговариваю и снова на плач срываюсь.
Слезы льются обильными потоками, будто до этого я не выдала годовой запас. Всхлипывания вырываются, как ни стараюсь остановиться. Боль и обида — адовый коктейль. Он опьяняет, дезориентирует и берет под контроль все функции.
Как бы ужасно это ни звучало, кажется, что мир разрушен.
— Как это не любит? Как? Как тебя можно не любить?
— Папа, — скулю я. — Вот не добивай… Сейчас мне не разбор полетов нужен. Просто пойми меня и поддержи. Пожалуйста.
Он глубоко вдыхает. Тяжело выдыхает. С силой сжимает челюсти.
— Понимаешь, Миша не плохой, пап. Он никогда меня не обижал, клянусь. Просто… Он очень хочет семью. Как у нас. Но при этом не дает самого главного. Любви. А что это за семья без любви? Фикция. Пустышка. Постановка, — даже не знаю, откуда беру силы на эти мирные, ровнее ровного, размышления. — Я сейчас поняла, что так не хочу. Не смогу! Я заслуживаю, чтобы меня любили.
— Конечно, заслуживаешь, — с трудом хрипит папа. Рыскает по моему лицу беспокойным взглядом. — Значит, свадьбы не будет?
— Я не знаю еще… Хочу подумать… Вы же… Пап, вы же всегда поймете меня?
— Конечно.
Могу лишь предполагать, чего ему стоит это слово. Голос трещит и ломается. Но глаза выражают любовь и заботу.
Поднимаясь, обхожу стол. Папа со вздохом выпрямляется и, раскрывая руки, принимает меня в объятия.
— Спасибо, папочка. Спасибо.
Ночь проходит в тревожном забытье. То и дело просыпаюсь. В душе никак не утихают бураны. Больно. Даже предстоящее путешествие должным образом не радует. Понимаю, что не за новыми впечатлениями отправляюсь. Просто сбегаю.
Миша появляется утром. Замираю у чемодана. В груди мгновенно все сотрясается. Смещается, перепутывается и, ломаясь, приходит в негодность. Обжигает огнем. Разбивает мощнее, чем вчера. Боль множится в геометрической прогрессии. И любовь… Будь она неладна! Никуда, конечно же, она не делась. Так быстро перебороть чувства невозможно.
Его молчание, цепкий взгляд, которым он пронизывает сначала меня, а после оценивает картинку в общем — сводит с ума.
— Что ты делаешь? — снова этот стальной ровный тон.
Сердце биться прекращает, когда Тихомиров шагает. Хочется сорваться с места и убежать в ванную. Как бы нелепо это ни выглядело, если бы имела возможность пошевелиться, я бы так и сделала.
— Полина, — давит тоном. — Я спрашиваю, что ты делаешь?
Я совершаю вдох. Запускаю жизненно необходимые процессы. Они меня своей силой и скоростью оглушают.
— Кто тебя впустил, Миша? — выпаливаю, как только удается сложить мысли в слова.
— А что, уже выставлен какой-то определенный запрет, и впустить меня не должны были?
— Ничего такого, —
В темных глазах Тихомирова мерцает гнев. Я задыхаюсь и прихожу в еще более неистовое волнение. Но тут, словно оступившись, одергиваю себя, ловлю равновесие и приказываю себе не реагировать.
— Даже так, — произносит тем временем Миша. — Может, объяснишь нормально, что конкретно тебя вчера взбесило?
— Взбесило? — взвизгиваю, потому что от резкого и ярого негодования тихо звучать попросту неспособна. — Я все сказала тебе еще вчера! А ты так ничего и не понял!
— Повтори. Спокойно.
— Нет же… — захлопываю чемодан, несмотря на то, что не все упаковала. — Иди ты к черту, Миша!
— Это я запомнил, — невозмутимо отзывается Тихомиров. Пройти мне не дает. Преграждает путь, как скала — ни обойти, ни перепрыгнуть. — Дальше.
Еще имеет наглость требовать!
— Самое главное? — уточняю тем же взвинченным тоном. Плевать! Я не Миша Тихомиров и не обязана делать вид, что проживаю эту ситуацию с хладнокровием удава. — Самое главное, повтор для жирафа, ты меня не любишь!
Хоть бы один мускул дрогнул!
Нет же, он выдвигает абсолютно беспристрастно:
— Ты знала об этом раньше.
— Видишь ли, Миша… Вроде как знала. Да, ты говорил. Не обманывал. Но я надеялась. Думала, что ты либо еще не понял, либо вот-вот полюбишь, — с горечью выворачиваю душу. Слезы снова соскальзывают по щекам, я их сердито смахиваю. — Вчера поняла, что этого нет, и не будет.
Тихомиров молчит. Положения не меняет и мимикой никаких реакций не выдает. Темнеют лишь его глаза. Очень медленно сдвигаются к переносице брови, ноздри раздуваются, какое-то едва уловимое движение губами и сухой вопрос:
— Что дальше?
Я шумно и разочарованно выдыхаю.
— Возможно, это конец, Миша.
Он моргает. Резко вдыхает. И вот… Мускулы на его лице выдают какую-то мимолетную реакцию. Я пытаюсь ее поймать и разобрать, но Миша наклоняет голову и, глядя из-подо лба, вновь превращается в робота.
— Возможно? — звучит он приглушенно и как-то пугающе.
Однако я убеждаю себя, что должна выдержать это давление, не сломаться, поступить так, как решила вчера.
— Я сообщу тебе о своем решении по приезду.
Едва уловимое зрению движение, и Тихомиров оказывается совсем близко, сжимает своими большими ладонями мои плечи и как будто приподнимает, заставляя смотреть в глаза.
— Ты уже обещала. Помнишь, что сказала? Помнишь, принцесса?
Вопреки внутреннему желанию, воскрешаю тот момент, когда мой Непобедимый спрашивает: «Полина, ты выйдешь за меня замуж?».
— «Выйти замуж? Выйти? Хоть на край света, Миша! Я пойду с тобой, за тебя…» — пытаюсь повторить тот ответ, но не получается закончить. Голос срывается. Губы начинают дрожать, их приходится сомкнуть.