Непобежденные. Кровавое лето 1941 года
Шрифт:
После короткой передышки дивизии 2-й танковой группы генерала Гудериана перешли в наступление против ослабленных в июльских боях бригад 4-го воздушно-десантного корпуса генерала Жадова на участке Варшавского шоссе за Кричевым и открыли себе путь на Рославль и Брянск.
Дивизия, снятая со всем хозяйством из-под Пропойска, за трое суток, частично на автомашинах, а в основном пешим порядком, совершила почти двухсоткилометровый марш вдоль фронта через Краснополье, а вечером 7 августа вышла в район села Милославичи и развернулась в боевой порядок.
Полковник Гришин ориентировку в обстановке и боевую задачу получил на марше, поэтому и все необходимые приготовления приходилось делать на ходу. Впрочем, это не помешало
Обгоняя на марше спешившие к месту сосредоточения полки, Гришин мысленно прикидывал общий план боя: «Противник – седьмая пехотная дивизия, в глубине возможны мехчасти, оборона не подготовлена. Вряд ли против нас будет больше полка. Практически нет и узлов сопротивления, потому что противник тоже на марше, идет параллельно… Фронт наступления – десять километров, многовато по нынешним временам… Соседа справа нет, слева – наспех воссозданная 132-я дивизия… До шоссе нам восемь-десять километров… Задача дня – выйти на шоссе. Сомнительно, что это возможно будет выполнить за день… Главное – взять Милославичи… На помощь авиации рассчитывать не придется… Магон обещал дать танки, но сколько… Снарядов получили полтора боекомплекта, патронов хватит надолго… Слева пойдет Корниенко, с ним Смолин, в центре – Михеев, справа, на Милославичи, Шапошников, то есть теперь уже Мажурин… Магон предупредил, что наступление будет иметь серьезные оперативные цели и должно совпадать по времени с наступлением наших войск на Смоленск… Неужели правда, что Гитлер отдал приказ всей группе армий «Центр» перейти к обороне? Если так, то это уже достижение… Магон говорил, что за нами в прорыв пойдет кавдивизия, это хорошо…»
Полк Мажурина к Милославичам вышел засветло. До темноты комбаты успели развести свои роты на рубежи атаки, осмотреться и накормить людей.
Капитан Шапошников, оглядывая в бинокль окрестности и лежавшие за полем примерно в полутора километрах Милославичи, качал головой и хмурился: «Как стол… Высотка перед селом, очевидно, кладбище… Хорошо еще, что рожь, а не луг… Эх, неужели нельзя обойти село ни справа, ни слева, лесом…»
– Товарищ капитан, старший политрук Наумов зовет, на партсобрание приглашает, – услышал он за спиной голос лейтенанта Тюкаева.
Старший лейтенант Георгий Похлебаев, сидевший возле орудия и готовивший данные для стрельбы, не сразу заметил, что с тыла по проселку на батарею подъехал броневик.
– Где командир полка? – спросил вышедший из броневика молодой майор.
– А вон по ту сторону амбара – НП, – ответил Похлебаев.
– Проведите меня к нему.
Похлебаев проводил майора к полковнику Мажурину и, остановившись в сторонке, услышал:
– Я адъютант командующего.
– Полковник Мажурин.
– Приказ командующего: наступление начать в двадцать один тридцать. Задача прежняя: взять село Милославичи, выйти на Варшавское шоссе и оседлать его. Вам будут приданы танки… – Майор посмотрел на часы. – Через полчаса должны подойти. О взаимодействии договоритесь с их командиром.
Мажурин позвал своего адъютанта и приказал передать в батальоны время наступления и сигнал – красная ракета. Похлебаев, посмотрев на полковника Мажурина, подумал: «Как быстро он вжился в полк. Всего за несколько дней… В кино бы ему сниматься: из старых буденновцев, рубака. Грудь колесом, седина, усы, вот уж действительно – Батя…»
Лейтенант Валентин Вольхин, вернувшийся с партсобрания и покуривший со своими бойцами, все еще не мог отойти от впечатления речи комиссара полка Васильчикова. «Серьезный человек, чувствуется большевистская закалка… Без бумажки говорил, а так, что хоть в пекло после его слов… Действительно, сколько же можно отступать? Мы же вполне можем разгромить врага, не только остановить, но именно разгромить…»
Вольхин сам прочитал взводу сводку Совинформбюро и несколько статей из «Правды» за 4 августа. Сводка была спокойной. Всем хотелось верить, что после того, как наркомом обороны назначен товарищ Сталин, а командующим Западным фронтом маршал Тимошенко, отступление закончится.
Статьи в газетах были оптимистичными, иногда Вольхину даже казалось, что в газете точно знают, когда именно кончится война, но пока не хотят говорить – таким бодрым был тон ее статей.
В конце июля его взвод был пополнен полтавчанами, тоже понюхавшими пороху под Чаусами и на Варшавском шоссе, и теперь его взвод на две трети состоял из украинцев. С первого взгляда понравились все: большинство кадровые, молодые. Приглядываясь к ним, Вольхин не замечал, что кто-то из них упал духом или в разговоре показывает панические настроения. Хотя от чтения сводок за июль таким настроениям и недолго бы появиться – редкий день не сообщалось о тяжелых боях на все новых направлениях.
Постепенно научились понимать, что дела на фронте идут не так уж плохо. Немцы застряли в Смоленске и под Киевом, да и сами они пусть и скромный вклад в это, но все же внесли. По газетам чувствовалось, какая огромная работа идет в стране по мобилизации всех сил. Речь товарища Сталина от 3 июля как-то все расставила по своим местам. Не было уныния, а только желание драться, воевать так, чтобы победить врага.
Вольхин знал своих бойцов. Хотя на две трети они были из соседней дивизии, но такие же фронтовики, как и они, обстрелянные. Он понимал, что убеждать их в чем-то нет смысла. Долг свой и присягу люди помнили, и вряд ли кому в голову приходили мысли, что немцы их победят.
Больше месяца были они на фронте, и за это время Вольхин всей душой привязался к своим «старичкам» – сержантам Вертьянову, Фролову и Мухину, да и к остальным, кто выехал с ним на фронт и был все это время во всех делах рядом – Латенкову, Савве Морозову, Углову, Новикову. С «новенькими» во взводе они сдружились быстро и, видимо, что-то успели рассказать им о своем лейтенанте, потому что Вольхин заметил признаки уважения с их стороны.
Теперь, перед очередным боем, он вспоминал себя перед первой атакой: тогда действительно было не по себе. А сейчас, всего лишь три недели спустя, он не чувствовал какого-то особого волнения. Да, они сейчас пойдут в бой, и, конечно, кто-то из них погибнет, даже наверняка погибнет, но не было чувства обреченности перед грозившей смертью. «Каждый, наверное, думает, что кого-то, но не его…» – невесело усмехнулся Вольхин, покусывая травинку.
У него к атаке все было готово. Оставалось полчаса до сигнальной ракеты, и текли эти полчаса утомительно долго, хотя он и старался не поглядывать на часы.
Не успела погаснуть красная ракета, как батальоны полка Мажурина поднялись в атаку. Артподготовки не было, «Ура!» – тоже, может быть, поэтому гитлеровцы не сразу и заметили начало атаки. Шапошникову не верилось, что гитлеровцы не обнаружили сосредоточения полка, поэтому он с замиранием сердца следил в бинокль, хотя видно было очень плохо, как развернутые в цепи роты, переходя на бег, приближались к селу.
Стрельба вспыхнула одновременно по всему, километра полтора шириной, ровному ржаному полю.
Связисты побежали с катушками за комбатами, артиллеристы, прицепив орудия к передкам, бросились догонять пехоту. На проселок, что вел через кладбище к селу, вполз танк КВ и на ходу открыл огонь по вспышкам выстрелов.
Полковник Мажурин, оставив на КП Шапошникова с небольшой группой помощников, тоже ушел в батальоны.
Гитлеровцы, застигнутые врасплох, открыли беспорядочный огонь в начавшуюся темноту, но, когда грянуло дружное «Ура!» перед селом, начали отходить. Танки с кладбища, когда там разорвалось одновременно несколько снарядов, дали задний ход и ушли в село.