Непобежденные
Шрифт:
Не перекинулся. Ни в этот, ни на другой день. И трое друзей начали горевать, что не приходится им пострелять из миномета, как хочется. А на следующее утро, еще до рассвета, загнала их в щель адская канонада. Земля тряслась, из каменистых стенок сыпалась мелкая крошка, плотная пыль забила узкую щель, и казалось, что если не от прямого попадания пропасть, так от удушья — уж точно. И страшно поразил их, даже испугал внезапный злой голос:
— Попрятались?! А ну, марш к миномету!
Над ними, загородив половину щели, нависала громадная фигура, в которой они не сразу узнали сержанта.
Вылезали из щели с чувством обреченности. Разрывы все грохотали, но теперь поодаль. Миномет стоял в своем
— Чехол-то зачем сняли раньше времени?! — выругал их сержант. И тут же дал команду выдвинуться к тому самому кустику, где они были с политруком, и отразить огнем атакующего противника.
Добежав до кустика, глянули вперед и ужаснулись: простирающаяся перед ними долина, вчера и позавчера такая пустынная, теперь была усыпана точками немецкой пехоты. И танки шли — черные, приплюснутые жуки, — волокли за собой длинные хвосты пыли. По всей долине всплескивались разрывы. Наверно и пулеметы уж били, какие уцелели от артналета и бомбежки, но пулеметов совсем не было слышно в сплошном вибрирующем гуле.
Костя Мишин бросал в ствол мину за миной, все время стараясь думать о том, чтобы не сунуть другую раньше, чем вылетит предыдущая. Где там свои разрывы в сплошной пелене пыли и дыма, затянувшей долину, он не видел. Шурыгин и Залетаев, подтаскивавшие мины и готовившие их к выстрелу, вдвоем запарились с этим делом, хоть вчера и позавчера тренировались вставлять вышибные патроны да цеплять на стабилизатор дополнительные заряды. Сержант сам стоял у прицела, крутил маховики, кричал, чтобы поторапливались.
В горячке не заметили, как расстреляли все мины. Тут уж сержант дал волю языку, хотя в чем они виноваты, никто из троих друзей не понимал: тащили с собой, сколько могли, а потом минуты не было, чтобы сбегать еще раз на основную позицию. Они слышали эту ругань все время, пока бежали за минами. Грохот был такой, что своего кашля не слышно, а голос сержанта все звучал в ушах.
Схватили каждый по паре ящиков, но не успели выскочить из щели, как налетели «юнкерсы». Сколько их было — не понять, истеричный вой, обрушившийся с неба, оглушал, заставлял рыть носом землю. Костя Мишин сидел на дне окопа, прислонившись спиной к неровной стенке, смотрел вверх. «Юнкерс» подныривал с высоты, от него отделялись две черные капли бомб, которые падали, казалось, прямо на окоп. Мишин закрывал глаза и, сам не замечая того, сползал по стенке все ниже, подтягивая подбородок к коленям. Бомбы рвались справа и слева, из черно-серой пелены сыпались комья, но едва проглядывала вверху синева, как в ней появлялся другой «юнкерс», и все повторялось. Временами мгновенным ожогом пронзала мысль о том, что надо вылезать, что сержант ждет мин, но снова обрушивались вой и грохот, и острота мысли странным образом притуплялась, умалялась до невидимости.
Сколько это продолжалось, никто бы не сказал. Когда перестала дрожать земля, они выглянули и не узнали местности: все вокруг было изрыто, исковеркано. Похватав свои ящики, побежали к миномету. Но миномета на месте не оказалось. Ни сержанта, ни куста — ничего. Сначала подумали, что заблудились, потом поняли: прямое попадание. Окопчик, где стоял миномет, щерился осыпями воронки, на дне которой еще клубился дым.
Над передовыми окопами, до которых было не больше полукилометра, уже не грохотали разрывы, оттуда доносились разрозненные выстрелы и какой-то незнакомый дружно-единый то ли крик, то ли плач. Там мельтешили группки людей, сбивались в плотные комья и рассыпались. И от одного вида этой людской каши озноб заползал под тельняшки.
Есть какая-то зовущая сила в драке. Друзья рванулись было туда, где кипела рукопашная, хоть на всех троих была единственная винтовка — у Залетаева — и та без штыка, но Мишин вдруг крикнул, звонко и радостно:
— К гаубице!
Бежать к гаубице, значит, бежать в тыл, и они затоптались на месте, не решаясь на это.
— Молчит она! Слышите, не стреляет? Мы же артиллеристы!…
Не пригибаясь, они ринулись но склону, перелетая через воронки, через вывороченные переломанные деревья. И остановились не добегая. Позиция была пуста. Стояла в окопе целехонькая гаубица, а рядом — никого. Потом уж разглядели снесенные взрывами брустверы и два тела, лежавшие рядышком. Решили, что весь расчет погиб или изранен, и теперь пришла их пора показать свое умение. Не раздумывая, подчиняясь одной только мальчишеской жажде пальнуть поскорей, Костя загнал снаряд в казенник, сунул туда же заряд. Но сработала привычка, выработанная в артиллерийской школе, не стрелять без команды, и он заоглядывался, ища глазами друзей. Оба они копались возле развороченного взрывом входа в землянку. Мишин подбежал, увидел телефониста, лежавшего животом на аппарате, а рядом на земле еще кого-то убитого. Он помог оттащить телефониста в сторону и, схватив трубку, бешено завертел ручку звонка.
К его удивлению телефонная трубка отозвалась хриплым и злым голосом:
— Акулов? Чего молчишь? Почему не отвечаешь?
— Я не Акулов.
— Кто же ты?
— Мишин я.
— Какой-такой Мишин. Дай трубку Акулову.
— Тут все убитые.
— А ты кто такой?
— Я же говорю — Мишин. Флотские артиллеристы мы. Командуйте.
— Как это командуйте?!
— С кем я говорю? — раздраженно закричал Костя.
— Командир батареи лейтенант Кубанский.
— Прекрасно, товарищ лейтенант. Командуйте. Трое нас. С гаубицей управимся, не беспокойтесь…
Он ждал, что этот неизвестный комбат сейчас дико обрадуется, — нежданно-негаданно объявился готовый расчет, — но услышал крик и ругань:
— Не смейте подходить к орудию! Ни в коем случае! Я запрещаю! Запре-ща-ю!…
В трубке звонко треснуло и затихло. Недоуменно переглядываясь, друзья выползли из полуразрушенной землянки и затоптались возле гаубицы, не зная, что теперь делать. Теперь получалось, что они во время боя удрали в тыл…
Снаряд рванул перед бруствером, заставил плюхнуться на землю. Прогремел еще один взрыв и еще. Осколки хлестали по щиту, визжали над головой, смачно врезались в рыхлый грунт. Ни у кого не было фронтового опыта, но тут они поняли: бьет танк. Заставив себя поднять головы, они и в самом деле увидели танк, идущий прямо на них. До танка было еще далеко и вполне можно было успеть развернуть гаубицу и врезать ему.
— Какой тут запрет?! — заорал Мишин. — К орудию!
И ухватил рукоятку станины. Но тут кто-то налетел на него сзади, оттолкнул. Неизвестно откуда взявшийся лейтенант с пушечками на петлицах был то ли бледен, то ли запылен. И если бы не орден Красной Звезды, блестевший новенькой эмалью на его гимнастерке, Костя, пожалуй, не поглядел бы на звание, сказал, что о нем думает.
Снова ухнул снаряд за бруствером, заставил всех пригнуться.
— Я сказал — нельзя! Какого черта! — кричал лейтенант, оказавшийся у земли почти нос к носу с Мишиным.
— Танки же! — в свою очередь закричал Мишин. — Мы же артиллеристы!…
— Ты посмотри на дульный срез, если артиллерист.
Ствол орудия был опущен, посмотреть одно мгновение. Недоверчиво оглядываясь на лейтенанта, Мишин прополз вперед, помедлив, встал в рост и похолодел от того, что увидел: на дульном срезе была глубокая вмятина, металл бугром выпятился внутри ствола. И если бы он тогда поторопился, выстрелил, снаряд тут бы, в стволе, и разорвался.
Быстро глянул на танк. Тот стоял, скособочившись, и горел: видно, кто-то достал его гранатой или бутылкой с горючкой.