Непобежденные
Шрифт:
— Теперь без помощника управимся.
— Э, нет, — запротестовал Коркин. — Пускай будет, раз дали. — Молодой был Коркин, из недавно призванных, но уж соображал: в армии все надо брать, что дают, потом не выпросишь.
— А где он, твой помощник?
— За патронами убег.
Сидели, переговаривались, торопливо совали патроны в упругие гнезда ленты. Совсем стемнело, но немцы все не могли опомниться, все чесали занемевшую землю пулеметными очередями, долбили изредка минами, швыряли в небо ракету за ракетой. Мерцающего света ракет хватало, чтобы видеть ленту, не промахнуться патроном. Впрочем, настоящий пулеметчик и с завязанными глазами не промахнется. Весь пулемет разберет и соберет
— Ты бы все-таки шел в медпункт, — сказал Коркин. — С головой не шутят.
— Это без головы не шутят, а с головой — чего ж, — буркнул Зародов.
— Тогда поспи, давай. Завтра трудный день.
— Отоспался, пока вы тут с немцем разбирались.
— Так то ж без памяти.
— Один хрен ничего не делал.
— Не, тебе явно в санчасть надо.
— Вот завтра и пойду. Дойдем до виадука и пойду. Котелок до завтра выдержит. — Он пощупал жесткую корку бинтов и повторил не так уверенно: — Выдержит, чего сделается.
Со стороны, где окопалась рота, слышался надрывный кашель: за день наглотались моряки пыли да гари. Посланный за патронами помощник все не приходил. И вообще никто не приходил, что Зародову показалось даже обидным. Но, поразмыслив, он пришел к выводу: верят им, пулеметчикам, командиры, вот и не приходят. Это возле разных придурков нужно крутиться, чтобы не подкачали утром. Да и мало их осталось, командиров. Коркин успел порассказать, что и батальонный уж новый, теперь комиссар за него, и ротный тоже поменялся. Да и половины роты как не бывало.
Он отправил Коркина искать нового помощника или самому принести патроны, и принялся малой лопаткой оглаживать воронку. Подсыпал бруствер, повыбрасывал со дна комья да камни и еще подравнял чуток землю, чтобы удобней было лежать. Лег и как провалился…
Коркин грубо растолкал его еще в темноте.
— Я уж думал: ты помер.
— Сколько раз можно помирать?
Зародов резко встал и тут же сел: ноги не держали. Зажмурившись, мотнул головой и удивился: голова стала вдвое тяжелее. И вдруг насторожился, повел носом: в пыльном воздухе явно чувствовался запах свежего борща. То одни сухари, а тут — борщ! Откуда ему взяться? Плохо, значит, дело, раз чудится…
— Ты гляди, чего я тебе принес?
Стукнула алюминиевая ложка о полный котелок, и запах стал просто невыносим.
— Да открой глаза-то!
Перед ним и в самом деле был котелок, и из него, даже в темноте видно, шел пар.
— Откуда?!
Иван глотнул ложку вкуснющего мясного борща и удивился тому, что, несмотря на ранение, есть ему все-таки хочется.
— Нашли грядку щавеля. Ну, кок и сообразил.
— Молодец…
— Ты рубай давай, а то сейчас пойдем.
Такой борщ можно было полчаса есть, или целый час. Какой смак в спешке? Но пришлось поторопиться. И как раз вовремя бросил он ложку в пустой котелок. В этот самый момент зашебуршили снаряды в вышине, и впереди, на немецких позициях, заметались огненные всполохи.
— Впере-ед! — запел в отдалении тонкий голос, не поймешь и чей…
VI
В больших штабах этот день в северных секторах виделся, как сравнительно тихий: немцы как раз перенесли главный удар на первый и второй сектора обороны, пытаясь пробиться вдоль Ялтинского шоссе, и потому основное внимание командования было обращено туда. Но для простого
Просвечивающее сквозь пыль и гарь солнце еще не выкатилось в зенит, когда в очередном рывке бойцы выскочили на железнодорожную насыпь и увидели неподалеку виадук, к которому так труден был путь. Но за виадуком опять были немцы, и никаких признаков того, что где-то поблизости бьются батальоны, прорывающиеся сюда же, к виадуку, с другой стороны. И все поняли: не прошли батальоны, не пробились сквозь огневые завесы. Обидно это было осознавать: как же так, мы пробились, а они не смогли?! Но на войне всякое бывает, тем более в условиях, где весь расчет не на превосходство в силах, а на личное, всех и каждого, упорство бойцов.
Наступать больше было некуда. Да и некому почти было наступать. Остались от батальонов — роты, от рот — самое большее по взводу бойцов. А пулеметному расчету опять повезло: наводчик, как ему казалось, только легко ранен, помощник — совсем без царапины. Получив приказ окопаться на достигнутом, они принялись орудовать лопатками с энергией людей, уверовавших, что в этом копании вся жизнь, что тут теперь их дом, может, и надолго.
Вечером узнали, что полковник Жидилов отозван обратно во второй сектор обороны, к своей бригаде, а они пока остаются тут. Но всем было ясно: не для отдыха остаются. Несомненно завтра же немцы попытаются вернуть утерянные за эти дни километры.
Ночь прошла в суматошной подготовке к тому, что ожидалось наутро. Похоронить убитых, эвакуировать раненых, накормить тех счастливцев, кого пока что миновали пули и осколки, доставить боеприпасы. Некому было сделать все это, кроме тех же бойцов. И надо было как следует закопаться в землю, и надо хоть немного, хоть чуточку отключиться в дерганой дремоте. А ночь коротка в эту летнюю пору, и вся надежда на то, что она коротка будет также и для противника.
Белобрысая санитарка чуть не плакала, уговаривая Зародова отправиться в медпункт, а он чуть не ругался из-за того, что она крутится тут, не дает перед боем отдохнуть по-человечески. И Коркин надоел тем же. Ну да с Коркиным объясниться проще…
Голова не очень болела, только время от времени смутно становилось перед глазами, что Зародов относил на счет контузии, а контузия, как известно, одинаково проходит, что в окопе, что в медпункте. Единственное, с чем пришлось согласиться, это побыть временно за второго номера у пулемета.
Если бы Коркин знал, какую муку он выспорил для себя. Впрочем, мучиться ему не пришлось. На другой день в мгновение раздавил его вместе с пулеметом вывернувшийся откуда-то танк. Бой шел, снаряды рвались непрерывно, танки ревели, которых тюкали да тюкали бронебойщики из своих странных ружей. В грохоте и не расслышал Зародов близкого гула. Вдруг пахнуло машинной гарью, вскинулся он, да уж поздно: прошла гусеница в полуметре, как раз по пулемету, по Коркину. Не развернулся танк, а то бы и Зародову там быть. Заорал он, будто криком можно было помочь, вскочил на нош, не зная, что предпринять: ни противотанковой гранаты, ни даже простой бутылки с горючкой у него не было. Танк плюнул ему в лицо горячим смрадом выхлопных труб, перевалил через воронку. И тогда, не зная еще, зачем он это делает, Зародов вцепился в крюки на корме, запрыгнул на жалюзи. Запрыгнул. А что дальше? Руками пушку не отвернешь, как гусю голову.