Неподчинение
Шрифт:
А глаза — тревожные. Я к зеркалу подошла, посмотрела на свое отражение — зрачок такой чёрный, крупный, словно я под наркотой снова. Руки-ноги тяжестью налились, с трудом дошла до дочки, прижалась к ней, уткнулась в обстриженную макушку. Отпустило. Я дома, и никто нас не отдаст. Мы в безопасности.
— Это папа? — спросила Ясмин, в глаза заглядывая.
Я чуть помедлила. Признавать Динара её отцом больше не хотелось. Но — сейчас не время. Поэтому я неуверенно кивнула и дочку свою к себе прижала ещё крепче.
— Нас не отдадут ему.
Девочка кивнула в ответ, уткнулась
— Нам наверное уехать нужно… Мы вас опасности подвергаем.
Таир на меня посмотрел, хмыкнул:
— Не порол я тебя в детстве, а похоже, надо было. Хватит ерунду молоть, иди лучше баб успокой.
Даже шебутные племяшки притихли, сидели тихонько, переговариваясь, в палатке, растянутой посреди гостиной. Ясмин снова своего зайца достала, я думала, она уже пережила свою зависимость от него. Нет, сидит, считает тихонько, бусинки пальцами перебирает. Аська порой остановится, ладонь на живот положит, и смотрит, словно вглубь себя.
И я себе места не нахожу. Мужики ушли в сторожку. Там три комнаты всего, набились, наверное, накурено так, что хоть топор вешай. Меня туда тянет, как магнитом. Там сейчас решаются наши судьбы. Там принимаются решения. А я сижу сложа руки, ни к чему не способная…
— Вот расселись, — рассердилась эби. — Помидоры скоро почернеют, дома пять девок, а снять некому.
И погнала нас всех в огород. Аську с её пузом усадили на лавку, а мы за помидоры. Девочки разошлись, разыгрались, между рядами грядок бегают, больше помидоров подавили, чем собрали. Но эби, чей взгляд постоянно возвращается к сторожке, помидоры волнуют мало. Мыслями она тоже там, возле своего внука старшего, а помидоры так, нас, глупых, отвлечь.
На обед они не вышли, тогда эби, чей лозунг война войной, а обед по расписанию, пошла к ним прямо с кастрюлей. Выгнать бы её никто не посмел, поэтому, все смиренно отложили важные дела и поели.
День был бесконечным. Медленно текут минуты, вяло плывут барашки белых облаков по небу. Но, оказалось, что это ожидание было ничто. Потому что они рядом были, мужчины, которых я люблю. Если бы я набралась храбрости, я бы зашла в прокуренную сторожку, кивнула брату, положила руку на плечо Руслану.
А теперь они ушли. Стоило темноте, которая с каждым днем наступала все раньше, знаменуя скорую осень, мягко упасть на острые крыши деревенских домов, как я услышала шум заведенных двигателей. Спотыкаясь, на крыльцо выбежала, за мной Ася и эби.
— Не волнуйтесь, — махнул Таир. — Просто по делам. Скоро вернёмся, но если припозднимся, не ждите, спать ложитесь. Охраны много, не бойтесь.
Руслан молчал и точно избегал моего взгляда.
Аська всхлипнула, руку ко рту прижала. Всё мы знали, какие дела у них могут сейчас быть… Поэтому все мы сейчас ждали, а внутри словно пружина натянутая.
Я у одного окна в зале встала, Аська у другого. На улице тихо, только заливисто лает соседский пёс. Я не к месту вспомнила Шанель номер два. Как он там, пёсик, который так и не успел моим стать? Девочки, все трое, в рядок уселись на диване, у каждой на коленях по кошке. Ждём. Полчаса растягиваются в вечность. Спасает нас, как всегда эби.
Старая, мудрая, похоронившая сына, она знает, что мужчин иногда нужно отпускать на их важные мужские дела. Не лезть, пусть сердце и вопит о обратном. И да, она ждать умеет, как никто другой.
— Мужики вернутся, чем их кормить будете? — спросила, входя. — Слез им своих вместо супа нальете?
— Да там полный холодильник, — попыталась было дать отпор Аська.
Это она зря, с эби лучше не спорить. Она руки в бока уперла, моя маленькая храбрая бабушка.
— Гретым? — возмутилась, словно гретым кормить преступление. — Асия, иди лапшу режь, Зайнаб, мясо варить поставь.
Так мы и переместились на кухню — хлопотать. Эби руководила нами, а сама стул к окну подтащила, и села, в темноту вглядываясь, к тишине прислушиваясь. Она не меньше нашего волновалась.
Мы не только суп сварили, но ещё и плов приготовили, салат нарезали — результат нашего стресса ещё неделю есть можно.
Только пока некому было. Мужчины так и не вернулись.
С кухни по комнатам расходились в тишине.
Ночью Ясмин ко мне пришла, сейчас мы очень друг в друге нуждались. Ворочалась, не могла уснуть, перебирала пряди моих волос и считала шёпотом.
— Всё будет хорошо, — обещала я, прижимая ее к себе крепче.
Эх, если бы я сама это знала твёрдо. Осталось одно — верить. Когда Ясмин уснула, я устроила к ней поближе зайца и вышла на улицу. Ждать в комнате совсем невмоготу было, а здесь звезды над головой, сверчки поют свои немудреные песенки, иногда доносятся тихие переговоры охранников.
Они вернулись ближе к рассвету, когда я совсем озябла. Дважды ко мне Ася выходила, которой тоже не спалось, звала в дом, потом сдалась, и просто вынесла одеяло, чтобы я не замёрзла. Так и сидела на лавке, нахохолившись, словно воробей, в одеяло завернутая.
Зато я первая услышала, что они едут. Отмела мысль, что это люди Бикбаевых могут быть, устала бояться уже, одеяло свое сбросила, побежала навстречу по мокрой от утренней росы траве.
Чуть не поседела, пока машины останавливались да двери открывались. Таир первым вышел — выдохнула, живой. А сама стою, вглядываясь в полумрак, дышать боюсь. Жду. Таир головой только покачал.
— Ну, чего ты? — выругался мой личный серый волк, мой великан, выходя из машины. Идёт так тяжело, ранен, может, устал просто? — Замёрзла вся, ноги мокрые…
— Это роса, — ответила я.
А потом разревелась и к нему побежала. Пусть все видят, мне не стыдно. Плевать. Главное рядом, главное живой.
Дом сразу забурлил. Эби, украдкой слезы вытирая накрывала на стол, пусть и говорили все, что есть не хотят. Говорили, а поели все, дружно, даже дети сидели и в пять утра смирно ели суп, радуясь, что взрослые все рядом и улыбаются, пусть и устало. Звенят ложки, тихо бубнит телевизор, радуя ежедневной утренней программой, полной самой разной ерунды.