Неподвижно лишь солнце любви
Шрифт:
«Что делать? Ну, что же мне делать? – думала она. – Позвонить Диме, солгать, что случилось дома что-то? Нет, так говорить нельзя, а то можно и беду накликать. Скажу, что срочно вызывают в школу. Глупо, но хотя бы так: в понедельник проверка, комиссия, словом, вызывают и всё тут».
Ирина уже сняла телефонную трубку и хотела набрать номер, но тут в дверь постучали, и она замерла, подумав: «Неужели нашёл, выследил. Ну что за настырность такая».
Она ощущала всё возрастающее раздражение, даже неприязнь к этому человеку, который испортил ей всё: прежде всего, конечно, сказочный
В дверь постучали ещё раз. Потом послышались шаги. Видимо, тот, кто стучал, ушёл, но вполне мог ждать у входа, ведь она сказала, что уезжает немедленно. Много бы она сейчас отдала за то, чтоб не было встречи с ним в Пятигорске, но, увы, что было, то было.
«Может, уехать к Татьяне? – вдруг подумала она. – А ведь это действительно выход. Нужно незаметно проскользнуть, иначе, чего доброго, увяжется же за мной в Москву».
Казалось, решение найдено. Ирина прикрыла дверь в комнату, чтобы из коридора не было слышно её голос, и набрала номер Татьяны. Но в трубке были гудки. Она набрала ещё раз, в надежде, что ошиблась. Результат тот же.
«Значит, Татьяна на даче, – поняла она. – Ведь суббота же».
Посетовала, что не записала телефон Теремрина на дежурстве. Едва подумала о телефоне, как он зазвонил. Ирина схватила трубку, но тут же отдернула руку. «А если это Синеусов? – подумала она. – Если он узнал, в каком я номере, то мог узнать и телефон». Оставалось одно – ехать домой и оттуда уже звонить Теремрину, во-первых, сюда, в номер, а, в крайнем случая, в кабинет. Рабочий телефон она записала ещё в Пятигорске. Просто сейчас, когда Теремрин был на дежурстве, звонить в кабинет было бессмысленно.
Телефон звонил долго, и с каждой новой трелью Ирина всё более убеждалась, что звонит, конечно же, Синеусов, а, убеждаясь в этом, ещё более возмущалась его настырностью. В коридоре снова послышались шаги, и она затаилась. В дверь постучали несколько раз с небольшими перерывами. В какой-то момент появилось желание открыть дверь и накричать на столь назойливого ухажёра. Но она сдержалась. Ей не стоило сейчас раздражать его, ей надо было отделаться от него, а для этого незаметно покинуть дом отдыха. И она стала собирать вещи, всхлипывая от досады.
Закончив сборы, Ирина ещё раз с тоской осмотрела номер. Уезжать не хотелось. Сколько приятных, поистине волшебных минут она испытала здесь, да что там минут – часов, дней, ибо не было ни единой тучки над их безоблачными отношениями до самой её встречи с Синеусовым. Волновало теперь главное: как воспримет Теремрин её отъезд. Подумала: «Что же это я? Надо хоть записку оставить». Зашла в гостиную, вырвала из записной книжки листочек и написала кратко: «Милый, извини. Я вынуждена срочно уехать домой. Завтра позвоню тебе сюда, в номер, ровно в 12 часов. Всё объясню».
Листочек сложила пополам и, подумав, достала из серванта тарелку, поставила её на стол и положила листок, чтобы он сразу бросился в глаза. Для пущей важности ещё поставила на сгибе восклицательный знак. Затем
Проскользнуть незамеченной ей не удалось. Синеусов ждал в холле, нервно прогуливаясь по нему.
– Куда исчезла? – спросил он.
– А ты не знаешь? – с усмешкой ответила она вопросом на вопрос.
– Так ты была в корпусе «А»? А на каком этаже, в каком номере?
И тут Ирина поняла, что это не он стучал в дверь. Значит, её бегство оказалось преждевременным. Но теперь уже было поздно что-то менять. А ведь могла, могла же отсидеться в номера до возвращения Теремрина и как-то всё ему объяснить. Впрочем, легко и просто объяснить всё сумела бы, к примеру, Алёна или подобная ей видавшая виды женщина. Ирина же чувствовала неловкость из-за того, что случилось у неё с Синеусовым. А тут получалось, отчасти, как в одном из рассказов Теремрина, посвящённом разрыву с Алёной – на пути возникал тот, кто был с нею прежде. Решение героя рассказа было, безусловно, решением самого Теремрина.
Ирина не назвала Синеусову ни этажа, ни номера. Ответила лишь:
– Собиралась. Я ведь на поезд тороплюсь.
Говорила, а сама гадала, как бы сделать, чтобы Синеусов не стал сопровождать её до стойки администратора.
– Подержи сумку, – попросила она. – Пойду, сдам ключ.
– Давай я схожу, – предложил Синеусов.
– Подержи сумку, – уже строже и резче повторила Ирина. – И жди здесь.
Он повиновался. Ей нужно было сказать несколько слов администратору, предупредить, что номер вовсе она не сдаёт, что его хозяин приедет утром, когда сменится с дежурства. Синеусов не должен был этого слышать, тем более, как она вспомнила, он знал Теремрина. К стойке подошла одна и всё, что нужно, сказала девушке, сидевшей за стеклом.
– Хорошо, я передам по вахте, – ответила та и положила ключ в ящик стола.
– Ну вот, теперь попрощаемся, – сказала она Синеусову, забирая у него сумку.
– Так ты на автобус, в Поведники?
– Я же говорила. Извини, что тороплюсь, – сказала она.
– Подожди, я тебя провожу.
– Повторяю, мне некогда, – резко сказала она и быстро пошла к выходу.
Синеусов ринулся, было, за ней, но тут же остановился и поспешил назад, в корпус.
Ирина ускорила шаг. Она поняла, что Синеусов побежал переодеваться и, несмотря ни на что, собирается её проводить. Это её не устраивало, поскольку оставалась слабая надежда на то, что Татьяна не на даче и уже из города удастся дозвониться ей. Но не бежать же бегом до этого самого посёлка со странным названием Поведники.
Синеусов догнал её на тропинке, которая прямиком вела в посёлок. Там, на окраине, где тропинка выбегала из леса, была остановка рейсовых автобусов. В посёлок ходили по этой тропинке многие отдыхающие. Кто на почту, кто в магазин, кто на рыночек, устроенный местными жителями возле магазина. Среди встречавшихся на пути прохожих Ирина с сожалением узнавала и тех, кто знал Теремрина, во всяком случае, здоровался с ним. Любой из них мог рассказать о том, что она покинула дом отдыха с каким-то молодым человеком.