Неподвижно лишь солнце любви
Шрифт:
– Видишь, – сказал Теремрин. – Даже отметить твой приезд нечем.
– И твой приезд – тоже, – вставила Ирина. – Ты ведь даже домой не заглянул.
– Меня там никто не ждёт, – на этот раз, нисколько не солгав, ответил Теремрин.
Они взяли чай с бутербродами и пирожными, сели за столик у раскрытой двери, ведущей на улицу. Ветерок лишь слегка освежал помещение.
– Смотрю я на тебя, и мне просто не верится, – сказала Ирина. – Мы снова с тобой, снова рядом, но где? В Москве… А, кажется, ещё вчера были в Пятигорске, ездили в Кисловодск, лазили по горам, гуляли по
– Долина Роз, Долина Нарзанов, – перечислил Теремрин и прибавил: – А ещё чуточку раньше мы вообще не знали друг друга. Судьба… Я сам не могу понять, почему вдруг попросил именно в тот день повесить объявление о беседе у вас в санатории. Никогда прежде этого не делал.
– А какова я? Сама себе удивляюсь. Отважилась на такую поездку, да ещё к человеку, которого знаю меньше месяца.
– Отношения между людьми не измеряются одним только временем. Сколько случаев известно, когда люди, встретившись однажды, затем, после разлуки, порою долгой, случайно затем встречаются, чтобы более не расставаться.
– Неужели такое бывает, – проговорила Ирина задумчиво. – Разве только в кино.
– Сценарии кинофильмов не берутся с потолка, особенно хороших кинофильмов, – сказал Теремрин. – В любом сценарии, да и в любой книге отражается жизнь. Другое дело, что её отражает каждый так, как умеет и настолько, насколько обладает мастерством. О том, чего не было, пишут только фантасты, хотя иное из написанного сбывается. Не получится ни романа, ни повести, ни даже рассказа, одним словом, ни одного хорошего художественного произведения, если нет в основе факта. А ещё лучше, если автор сам пережил то, о чём пишет.
– Писателю, конечно, виднее.
– И писателю, сидящему перед тобой, вовсе не кажется малознакомой девушка, которую осмелился он пригласить сюда, в этот чудный уголок Подмосковья.
– Ну и приглашённой девушке более не кажется писатель, пригласивший её, малознакомым, – парировала Ирина и тут же прибавила к сказанному: – Всё же согласись, что для меня эта встреча – шаг более серьёзный, чем для тебя. А может быть, и опрометчивый.
– Что серьёзный, соглашусь, – сказал Теремрин, поднимаясь из-за стола, поскольку разговор вновь принимал оборот, для него нежелательный. – Ну а опрометчивости в нём не вижу. Впрочем, не пора ли нам на пляж?
По дороге в номер он продолжал что-то рассказывать о доме отдыха, потом же, когда она ушла в спальню переодеться для пляжа, он вдруг подумал: правильно ли поступил, пригласив её? Он стремительно ворвался в её жизнь и завоевывал всё новые и новые позиции в её сердце. А цель какова? Ведь если признаться, цели он так ещё и не определил. На какую роль в своей судьбе он готовил эту юную, чистую девушку? Место жены было занято, и пусть занято, как казалось, непрочно, всё это так могло только казаться? Роль любовницы Ирине не подходила, поскольку ей ещё предстояло строить свою, личную жизнь.
Он ждал, что она, в конце концов, прямо спросит у него, женат ли он, и не знал, как ответить на этот вопрос. В случае прямого вопроса солгать он не мог. Она же не спрашивала, и он начинал понимать почему? Она была слишком деликатна.
В
Размышляя так, он и не подозревал, что был очень недалёк от истины, ибо казус, который произошёл с Ириной в номере Синеусова, не переменил её образа мышления, её взглядов на отношения между мужчиной и женщиной. Мама не одобрила её поездку, хотя и протестовать против неё не сочла возможным. Она лишь сказала: «Смотри, дочка, я тебя обо всём предупредила. Смотри сама… Уже не маленькая. Запретить не могу, но и благословить на такой шаг не осмелюсь».
Мамы стали иными, по сравнению с теми, что были в старой благочестивой России. Мамы под давлением обстоятельств, стали мягче, стали покладистее. А зря!
– Ты давно приехала в Москву? – спросил Теремрин, когда она вошла в гостиную, уже готовая к походу на пляж.
– Вчера утром. Рассказал о тебе Татьяне, подруге своей институтской. Я, кажется, говорила, что она знает тебя, а точнее, видела тебя.
– Каким образом?
– Татьяна ходила на твои вечера, куда её несколько раз вытаскивала старшая сестра Ольга. Ты выступал во Дворце культуры Метростроя?
– Было дело. Это недалеко от Курского вокзала.
– Не знаю, не бывала, – сказала Ирина. – Так вот Татьяну и вытащила сестра на какой-то вечер, который вёл Валентин Лавров, который пишет о Бунине. Она мне показывала книгу «Холодная осень» и очень хвалила её.
– Да, Валентин Лавров ведёт клуб «Любителей книги». О Бунине же он написал просто здорово.
– Но Ольге понравились именно твои выступления и особенно твои рассказы о любви.
– А как она отнеслась к твоему приезду? – спросил Теремрин, чтобы увести разговор от своего творчества, обсуждать которое он не любил, считая свои художественные опыты в рассказах пока ещё очень поверхностными.
– Приезд одобрила. Заметила, между прочим, что и сама бы не прочь с тобой познакомиться, да случая не представилось. Видишь сколько у меня конкуренток!? Если бы ты увидел Татьяну!
– О, женщины! Удивительный народ! Зачем нужны такие провокации? Не думаете, что тот, кого вы провоцируете, возьмёт, да захочет посмотреть на предмет провокации?!
– Ну и, пожалуйста, – обиженно сказала Ирина. – Могу даже телефон дать.
– Нет, никакого телефона и никакой Татьяны мне не надо, – возразил Теремрин. – Да и хватит об этом. Нас ждёт пляж.
От входа в вестибюль до пляжа всего-то метров двести-триста. Пляж был полон, все лежаки заняты, и Теремрин предложил устроиться подальше от воды в тени деревьев. Разноголосый гул висел над берегом, вода кипела и шипела от барахтающихся в ней людей.