Непокоренные: Избранные произведения

Горбатов Борис Леонтьевич

Мы видим карту: пунктирный путь дивизии чуть-чуть довернут в сторону Берлина.

…Гремит музыка боя.

Мелькнуло лицо Слюсарева.

Яростное лицо солдата. Штык над головой.

Под ногами Слюсарева бетонный колпак дота.

Сбегает Слюсарев с поверженного дота, бежит… Вперед!

— Опять у третьей армии успех! — говорит большой генерал во фронтовом штабе. — Молодцы! — и решительною рукою что-то чертит на карте.

…И опять ликующее лицо Васи Селиванова.

Оно

на фоне немецких вывесок…

— Ага! — кричит Вася. — А все-таки хоть мы и не знаменитые, а первыми вырвались на окраину Берлина.

…Гремит музыка боя.

Дорошенко хрипло кричит в телефон:

— Я понял задачу. Спасибо за доверие. Оправдаем. — И, положив трубку, говорит Автономову, хитро подмигивая: — А нас опять чуть-чуть… повернули.

— На Берлин?

— На Берлин.

…Гремит музыка боя.

Сквозь огонь бегут солдаты. Горят танки.

Большой генерал во фронтовом штабе нахмурил брови.

— Танки не могут пройти? — переспрашивает он кого-то, кого мы не видим. — Та-ак? А восьмая гвардейская? Встретила сильное сопротивление? Та-ак! Дайте мне чаю, голубчик. Ну что ж! Зато у третьей успех. Довернем еще раз третью! — И, отхлебывая чай из чашки, он что-то чертит на карте.

…Яростно гремит бой.

Во весь голос поет свою песню Савка Панченко, но слов не слышно, и голоса Савкиного не слышно, — ликующе гремит музыка победы.

Уличные бои в Берлине. Разбитые готические здания. Немецкие вывески. Пожары. Орлы на решетках.

Бой.

— Ага! — кричит Вася Селиванов. — А мы все-таки пришли в Берлин!

Он останавливается у фонарного столба. Снимает каску, вытирает со лба грязь и пот.

— Теперь и мы знаменитые!.. — тихо говорит он.

…Аккуратная табличка на перекрестке улиц.

Обыкновенная табличка.

Как все.

Ее легко прочесть:

«Моабитштрассе».

Подле нее стоит Дорошенко.

Гремит песня боя.

Схватка на улице.

Фашист бьет с чердака из пулемета.

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 173».

Бой в подвале.

Хриплый бой. Гранатный бой.

Мертвый гитлеровец на перекрестке.

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 151».

Волокут орудие солдаты.

Стонет под колесами булыжник.

Идет по улице Дорошенко, прижимается к стенам.

Наган в руке.

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 147».

Перебежками от дома к дому бежит Вася Селиванов.

С ним несколько бойцов.

Вот они упали… Стреляют…

Со всех сторон рвется на них огонь.

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 139».

От дома

к дому идет раненный в голову Дорошенко.

Голова перевязана.

Кровь на марле.

Глаза воспалены.

Откуда-то из окна летит на Дорошенко фаустпатрон.

Еле успел отскочить Дорошенко.

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 133».

Подвал какого-то дома. Телефоны. КП.

Теперь рядом с Дорошенко Автономов.

У корреспондента рука перевязана.

— Я вам приказал не лезть в огонь! — раздраженно говорит Дорошенко. — Разве там место корреспондента?

— А кто знает, где место корреспондента в бою? — усмехается Автономов. Потом смотрит на Дорошенко и говорит тихо: — В этот дом… мы войдем вместе…

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 127».

Идут Дорошенко и Автономов.

— Пять домов осталось, — хрипло говорит Дорошенко.

Гремит бой вокруг.

Поют камни под снарядами.

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 121».

— Два дома осталось! — говорит Дорошенко и поправляет перевязку.

— Только бы дойти!

И вдруг затихает музыка боя.

Рассеивается пороховой дым…

Улеглась кирпичная пыль…

Дорошенко и Автономов стоят подле дома, на котором табличка: «Моабитштрассе, 117».

Это обыкновенный дом.

Как все.

Серый, каменный, скучный.

— Вот вы и пришли! — тихо улыбнувшись, сказал Автономов.

(Пауза.)

— Д-да… — негромко отозвался Дорошенко. — Вот мы и пришли.

Еще немного постоял он у дома.

Потом распахнул парадную дверь.

И пошел по лестнице.

Автономов за ним.

Бесконечная лестница…

Металлические перила.

Разбитые стекла в фонарях…

И, наконец, дверь: «Герр Отто Шульц».

Дорошенко остановился.

Прочел табличку.

Зачем-то поправил ремень на гимнастерке…

…и постучал.

Никто не отозвался.

Он постучал еще раз.

Потом просто тихо толкнул дверь, и она открылась…

…Они вошли в квартиру Отто Шульца.

Мусор в передней.

Паутина.

Запустение.

Они осторожно прошли по коридору…

Вошли в комнаты.

Пусто, пусто везде.

Разбитые стекла дребезжат… Где-то еще стреляют…

Дорошенко толкнул дверь в следующую комнату.

Дверь скрипнула и отворилась.

Они вошли в полутемную комнату.

Это — спальня.

В ее углу замерла в смертельном ужасе чета Шульцев: маленький, худощавый старичок и седая женщина в пуховом платке.

Дорошенко стал перед ними.

Они поднялись тоже. Дрожат.

— Герр Отто Шульц? — хрипло спросил Дорошенко.