Непокоренные
Шрифт:
Обоз полз медленно и долго. Мимо тачечников все плыли и плыли высокие возы, проплывали коровы с печальными, покорными глазами, бестарки с золотой пшеницей, хмурые мужики, бабы с заплаканными глазами, жующие немцы... Проплывали и исчезали вдали. Вот и последний воз скрылся в лесной чаще. Прошла, прошумела и растаяла счастливая земля. Актер медленно опустился на тачку и, уткнувшись в шляпу, заплакал.
– Как я их ненавижу! Как я их ненавижу! - сдавленным шепотом произнес Петушков и сжал кулаки. - Я их и брить
– Тридцать три картошки и шестьдесят шесть ложечек муки, - прошептала Матрена и заплакала. - Боже ж ты мой!
Больше никто ничего не сказал.
Матрена вдруг встала, вытерла рукавом глаза и низко поклонилась Петушкову, потом остальным.
– Спасибо вам, товарищи, за компанию, за доброту вашу. Низкое спасибо!
– Ты что? - испуганно спросил ее Петушков.
– Нельзя мне! - строго сказала Матрена. - Назад пойду. Мои последний запас едят.
– А... а хлеб как же? Что ж привезешь домой?
– Уж как есть. Обменяю где-нибудь или выпрошу за ради Христа.
– Ну, иди! - тихо сказал Петушков и нерешительно обвел глазами спутников. - А мы еще пойдем... немного...
Матрена взялась за тачку и вытащила ее на дорогу.
– Может, покойникам хлеб привезу... - сказала она, - а все идти надо.
– Прощай, Матрена! - негромко сказал Тарас. - Тебе надо дойти.
– Авось дойду! - вздохнула шахтерка.
Тачечники долго смотрели ей вслед. Вот она скрылась...
– Ну-с! - как можно веселее сказал парикмахер и вдруг увидел лицо актера. Тот сидел, закрыв глаза; дряблый подбородок его отвис и дрожал мелко и часто.
"А он не дойдет! - испуганно подумал парикмахер. - Он никуда не дойдет".
– Вам что, плохо? - сочувственно спросил он, осторожно трогая актера за плечо.
– А? Да... Извините... Ослаб! - сознался актер. Он попытался, как всегда, улыбнуться, но улыбка не вышла. Он виновато развел руками. - Вот ведь подлость какая! А? Извините...
Он извинялся за свою немощность, а Петушков вдруг в первый раз почувствовал свою вину перед ним и перед всеми. "Что же я тащу их, старых людей, неведомо куда? Может, и нет на свете неразоренных сел?"
"А какая хорошая мечта была? Красивая!" - пожалел он и, вздохнув, сказал:
– Ну что ж! Зайдем в ближнее село. Поглядим!
Ближнее село оказалось большой, полупустой станицей. Много хат было заколочено досками крест-накрест, еще больше стояло без крыш и дверей, словно лежали среди села трупы непогребенных.
Парикмахер выбрал хату побогаче и постучал в окошко. Выглянула женщина с добрым и больным лицом. Увидев тачечников, она грустно покачала головою.
– Войти можно? - вежливо спросил парикмахер.
– Та можно! - ответила женщина и отперла калитку.
Они вкатили свои тачки в широкий и пустой двор, весь усыпанный желтой листвой, как ковром.
– Ну вот! - весело сказал парикмахер. - Принимай купцов, хозяйка!
– Купцы пришли, а покупателей черт ма! - грустно ответила баба.
– Нет, ты товар погляди, товар! - закричал Петушков. - Ну, давайте! - и обернулся на актера. Тот обессиленный опустился на тачку.
– Что же вы? - шепотом спросил его парикмахер. - Давайте!
Актер только безнадежно махнул рукой в ответ.
– Ну, давайте тогда я... покажу ваше... - Петушков заглянул в тачку актера и вытащил оттуда узлы.
– Напрасно развязывать будете, беспокоиться, - сказала женщина. Ничего у нас нет, извините.
– Нет, вы поглядите, поглядите! - не унимался Петушков и, развязав узел, широким жестом распахнул перед женщиной все богатство его. Тут были костюмы актера, добротные, щегольские, сразу вызывавшие в памяти всех то далекое, довоенное время, когда и они, тачечники, как люди, ходили в концерты, покупали обновки, обсуждали с портным покрой костюма, как судьбы мира.
– Богато ходили! Чисто! - почтительно сказала женщина и с уважением пощупала сукно костюма.
– Это мой концертный фрак... - слабым голосом произнес актер и отвернулся.
– Вы знаете, кто это? - прошептал Петушков, наклоняясь к казачке. - Это артист! Его весь мир знает. Он сам эти костюмы носил. Ведь это только ценить надо.
– Сочувствую, - сказала женщина. - Всею душой сочувствую... - Она с грустью посмотрела на костюмы и опять пощупала сукно. - Только нет у нас ничего, поверьте! Все забрали...
Актер дрожал теперь, точно в ознобе. Он поднял воротник пальто и втянул плечи. Но его трясло и шатало от слабости, старости и голода. Подбородок теперь прыгал, и актер никак не мог совладать с ним.
Казачка испуганно посмотрела на него.
– Больны они? - спросила она шепотом.
Петушков только горько махнул рукой в ответ.
Женщина вдруг метнулась в хату и тотчас же вышла оттуда, неся каравай хлеба, кувшин и тарелку с тоненько нарезанными ломтиками сала. Она поставила все это перед актером. Тот испуганно отпрянул.
– Кушайте, будьте добры! - поклонилась ему казачка. - Не побрезгуйте. Корову взяли, так что только коза... уж извините...
– Нет, нет! - замахал на нее руками актер. - Я не могу даром... Что вы?
– А денег я не возьму... - тихо сказала казачка.
Петушков жадно взглянул на еду. Давно, давно не ели они печеного хлеба. Он проглотил слюну и подошел к актеру.
– Ешьте! - убежденно сказал он. - Ничего! Ешьте!
На лице актера проступили багровые пятна.
– Но как же!.. - прошептал он. - Я - артист... Меня знают... Я горд... Я не могу милостыню... Спасибо, но...