Непокоренные
Шрифт:
Тарас обернулся к Петру Петровичу и тихо попросил его:
– Тому человеку, что говорит, скажите - пусть ко мне подойдет.
Петр Петрович удивленно взглянул на Тараса.
– Убедительно прошу! - тихо, но взволнованно прибавил Тарас.
Бухгалтер пошел и сейчас же вернулся с тем, кого звал Тарас. В темноте лица его не было видно.
– Кто меня звал? - сказал человек в темноту. - Зачем?
– Я звал, - негромко ответил Тарас. - Здравствуй, Степан.
– А-а! - с секунду длилось молчание. Потом человек
Это был старший сын Тараса, Степан.
6
Да, это был старший сын Тараса, Степан.
– Ну, здравствуй, отец! - снова удивленно повторил он. - Что же ты тут делаешь... на дороге?
– Ищу землю неразоренную, - усмехнулся Тарас в усы.
– А! И не нашел?
– Нет! Отчаялся.
– Да-да... А неразоренная земля недалеко... За Волгой.
– Недалеко, а ходу туда нет.
Они сели в сторонке от людей - Тарас на пень, Степан прямо так, на траву.
– Про тебя не спрашиваю, - сказал Тарас. - Я землю неразоренную ищу, а ты тут, гляжу, души неразоренные ищешь?
– Да, - засмеялся Степан. - Пожалуй, что так.
– И находишь?
– Много.
– Много? - недоверчиво протянул отец. - Я не встречал...
– Значит, плохо ищешь...
– Я и не ищу! - отмахнулся старик. - Каждый по своей совести живет. Я про свою душу знаю, а что до чужой - мне дела нет.
– Вот оно и выходит: причина вся - все мы в одиночку чистые...
Тарас не ответил. Они помолчали немного.
– А я тебя в армии считал, - сказал отец. - А ты, выходит, вот где?..
– Да... Так вышло...
– А мне говорил: в армию иду!
– Ну, отец, всего сказать нельзя было... - пожал плечами Степан.
– Это отчего ж? - хмуро спросил старик.
– Да ведь дело-то мое... - ответил Степан, оглядываясь, - секретное... партийное... Так вдруг и не расскажешь!
– А в этом деле беспартийных нет! - сердито проворчал старик. - Мог и сказать. Не чужому. Теперь все партийные! Немцы выучили...
– Да, - засмеялся сын. - Теперь я бы сам сказал... И меня кой-чему выучили...
– Ну, а Валя где? Эвакуирована?
– Нет... Здесь...
– Где здесь? - удивился старик.
– Ну, вообще здесь... Тоже, как и я, ходит, - он наклонился ближе и прошептал: - Она сейчас там... на неразоренной земле... У наших... Я ей навстречу иду... Должны встретиться.
– Скажи-ка! - протянул Тарас. - Вот те и Валя! Так ведь она ж... женщина!
– Вот, как видишь!
– И не молоденькая!
– Я ей сам говорил... Вот тоже, как и ты, ответила: теперь беспартийных нет. Так и ходит.
– Ходит! - воскликнул Тарас и ударил себя по коленям. - А? Скажи пожалуйста. А мне хоть бы слово, хоть намек... сукины вы дети! Не прощу!
Степан усмехнулся, ничего не сказал.
– Что ж ты про сына не спросишь? - проворчал старик. - И отца забыл и сына? Вот вы какие...
– Да я знаю о нем... немного... Жив ведь Ленька, здоров?
– Ну, здоров, - ответил Тарас и вдруг спохватился. - Постой, постой. Да ты от кого знаешь?
– Ну, от Насти... - неохотно выдавил сын. - Пишет она мне... иногда... Люди приносят...
– Та-ак... - горько покачал головой Тарас. - Заговорщики! Ну, Степан, вовек я тебе этого не прощу. Не прощу, нет. А Настю - приду - выпорю.
– Так ведь я ж свою ошибку признал, - засмеялся сын. - Видишь вот, не таюсь.
– Не таюсь! Еще бы от родного отца таиться. Да кто тебя человеком сделал, а? Да я, если хочешь знать, я тебя в большевики вывел!
– Тсс!
– Верно ведь? - шепотом спросил все еще злой Тарас.
– Верно, отец, верно. Все верно!
– Нет мне от сынов радости, чертовы вы дети! - проворчал он, не унимаясь. - Один в плен попал, еле выдрался. Другой от отца таится. От третьего вестей нет. Один я, как пень, старый дурак, хожу по свету.
Он снова посмотрел на сына. В темноте было смутно видно его лицо, только глаза блестели.
– Ну, давай! - дрогнувшим голосом сказал старик. - Давай, как люди, поцелуемся хоть. - Он обнял голову сына, привлек к себе и прошептал прямо в ухо: - Спасибо, сын! Спасибо, что не обманул... Я на тебя надеялся больше, чем на всех... Спасибо! - И он поцеловал его. Потом легонько оттолкнул и добродушно проворчал: - Эть, бородатый какой! Только по голосу тебя и признал. Голос - мой. Ну, пойдем! - сказал он, подымаясь. - Покажу я тебе моих попутчиков.
Они подошли к костру, и Тарас представил Степана:
– Вот. Земляка встретил.
– А-а! - равнодушно отозвался Петр Петрович. - Ну, садитесь, грейтесь!
Петушков скользнул по лицу Степана неопределенным взором и тотчас же забыл о нем. Охватив голову руками, он раскачивался над огнем, вздыхал, бормотал что-то...
– Вы что, больны? - вежливо спросил Степан.
– А? Да, да... Больной... больной я... - пробормотал парикмахер. Старый, маленький, глупый человек... Это я... Пожалуйста... И мне ничего не надо на земле. Ничего... Только гранату... Одну гранату. Больше я ничего не скажу.
Степан усмехнулся. Все разговоры на большой дороге кончались тоской по гранате, это он отлично знал. Он за то и любил большую дорогу, что люди здесь разговаривали вольно, не таясь, не то что в городах и селах, где глядят на незнакомого человека недоверчиво и заранее боятся и того, что он скажет, и того, о чем он умолчит.
На большой дороге всегда говорят о гранатах, и Степан не раз думал, что если б каждое ненавидящее Гитлера русское сердце швырнуло бы во врага одну гранату - только одну, - от немецкой армии мокрого места не осталось бы. Но голая ненависть не швыряет гранат, это он тоже знал. Гранаты кидает мужество.