Непокоренные
Шрифт:
И только этого не было - виселицы. Тарас невольно остановился.
Много виселиц было на его пути, мог бы и привыкнуть. Но к виселице привыкнуть нельзя.
На этой виселице висела девушка. Тоненькая, худенькая, словно подросток. Девичья головка ее беспомощно свесилась на плечо и застыла.
Тарас шагнул ближе, всмотрелся и вдруг закричал так страшно, что камни мостовой должны были б задрожать.
– Настя! - и грохнулся на мостовую без чувств.
...Он очнулся дома в постели, над ним склонилось заплаканное, сморщенное лицо жены.
–
Она припала к его груди и заплакала.
Он провел рукой по ее седым волосам.
– Молчи, мать, молчи! - сказал он чуть слышно. - Насте слез не надо, и разрыдался сам.
Павлик стоял у дверей, опустив голову, - плакать он уже не мог. Это он нашел и привез на тачке Тараса. Он узнал его по страшному крику: "Настя!" Он и сам в первый день кричал так.
А плакать он уже не мог. Два дня простоял он у виселицы, подле Насти. Его никто не гнал, немцам теперь было не до него. Он смотрел в синее лицо Насти, в ее глаза, подернутые тонкой пленкой смерти, казалось ему: Настя с ним разговаривает. Она всегда была молчаливая. Она всегда умела разговаривать молча. "Ты отомстишь за меня, Павлик, правда?" - спрашивала она. "Правда! - шептал он. - Научи, как отомстить за тебя, чтоб ты довольна была!" Она молчала. Только чуть насмешливо кривился ее скорбный рот. Она встретила смерть гордо. Она палачам смеялась в лицо, а Павлику казалось: это она над беспомощностью его смеется. "Только не стихами, Павлик. Стихов не надо!"
– Доченька! Доченька моя! - причитала бабка Евфросинья. - За что ж они тебя, невинную! Не украла, не обидела...
– Молчи, мать, молчи, - тихо шептал Тарас. - Настю не обижай.
– Хоть похоронить бы дали! - плакала Евфросинья. - Поцеловать глазки ее синие... Обмыть...
– Молчи, мать, молчи! Не такие поминки Насте надо.
– За все отомстят, - тихо сказал Павлик. - Только научите как, чтоб она довольна была.
– Это кто? - спросил Тарас, показывая на Павлика.
– Это Настин товарищ, - сказала Антонина. - Он и привез вас домой.
– Мне моей жизни не жалко, - взволнованно сказал Павлик. - Только что ни подберу, - все для Насти мало. Ведь она такая была... такая...
– За нее сыны мои отомстят! - проговорил Тарас. - Народ отомстит, не забудет! - Он вдруг что-то вспомнил и обвел глазами столпившихся у постели людей, словно кого-то искал. - Где Андрей? - спросил он, хмуря брови. - Что ж его в нашем горе нету?
– Андрей? Андрея нет... - прошептала Антонина и вдруг заплакала.
– А где же он?
– Ушел Андрей... Вскоре после вас и ушел.
– Куда?
– Не сказал. Только приказал: передайте отцу, он обо мне еще услышит.
– Та-ак! - сказал Тарас. - Один я! - Он взглянул на заплаканных женщин. - Что ж вы меня в постель уложили? Мне сейчас лежать нельзя. Пустите.
Он встал и медленно разогнул спину.
– Палку мою дайте... - глухо сказал он. - Мне теперь без палки... будет трудно.
Ему подали палку, и, опираясь на нее, он пошел через всю комнату к Павлику.
– Как тебя зовут? - спросил он, останавливаясь перед ним.
– Павел.
Тарас долго и молча глядел на него. Потом тихо произнес:
– Проведешь меня к верным людям... Насти нет, ты меня поведешь. Ничего. Кровью покорены мы, кровью и помстимся. Ничего. Ничего...
На другой день Тарас пошел к Назару. Он нашел его лежащим в белой рубахе под иконами.
– Ты это что, Назар? - испуганно спросил он.
Сосед медленно повернул к нему лицо.
– А-а, Тарас! - бледно улыбнулся он. - Вовремя! Застал.
Тарас сел у постели и осторожно взглянул на Назара. Был сейчас сосед тих и светел, словно от него отлетело уже все земное и покинули его обычная суетливость и суесловие. Он уже простился с землей. Дел у него тут не осталось.
– Нехорошо, Назар! - укоризненно покачал головой Тарас. - Плохое ты время выбрал.
– Не я выбирал. Смерть за мной повестку прислала.
– А ты не иди! Не покоряйся!
– Смерть не Гитлер, ей не покоряться нельзя, - кротко возразил Назар и вздохнул. - О твоем горе слышал, сосед. Всех они казнят, супостаты. Кого быстрой мукой казнят, а вот нас - медленной...
– Нельзя тебе помирать, Назар! - снова сказал Тарас. - Я к тебе с делом пришел.
– Я дела кончил, - тихо прошептал Назар. - В том прости меня, сосед.
Они оба замолчали и задумались. "Вот и пожито на земле много, удивленно думал Тарас, - и корни пущены, а смотри - уходит человек с земли легко, будто и не жил. Что ж она, смерть? Что ж ее бояться? Умирать легко, жить, выходит, труднее!"
– В чем грешен я перед тобой, сосед, - с тихой торжественностью произнес Назар, - в чем обидел или оскорбил - прости Христа ради, не осуди!
– Бог простит! - ответил Тарас. - А у меня на тебя, сосед, за сердцем ничего нету.
– В том спасибо!
Они опять помолчали.
– Бог? - сказал Назар. - Перед ним, ежели есть он, у меня грехов много. Налипло, по земле-то шествуя, как к колесам грязи... Ну, в том я ему сам ответ дам. Ежели есть он. А нету - черви не взыщут, простят... - и он перевел дух. - Суетен был, корыстолюбив и злоязычен. Закона не соблюдал, в том пусть баба моя мне простит, и люди... - он опять перевел дух и закончил: - А перед родной землей на мне греха нет.
– Нету, Назар, - сказал Тарас, - это все люди знают.
– Придут наши... Ты им скажи, Тарас.
– Скажу! Скажу!
– Так и скажи: жил Назар Горовой непокоренный и умер не покорясь.
– Скажу, сосед. Это скажу!
– А что гранат я в немцев не кидал, - сказал он тихо, виновато, - в том пусть простят мне... Стар... Да и гранат у меня не было...
Вдруг страшной силы взрыв потряс домик. Задребезжали стекла. Посыпалась штукатурка с потолка.
– И умереть не дадут спокойно, - огорченно вздохнул Назар.
Взрывы следовали теперь один за другим. Домик Назара скрипел и стонал на все голоса, все доски в нем дрожали...