Непокорный алжирец
Шрифт:
Генерал скрестил на груди руки, откинулся на спинку дивана и задумался. Сегодня он с небольшой компанией собирался навестить своего двоюродного брата Шарля. О поездке договорились вчера, у Абдылхафида. Решили лететь на вертолёте. Дорога предстояла не слишком дальняя, всего сто тридцать километров — каких-нибудь два часа на машине, но на пути были горы и почти половина дороги шла по ущельям, невиданной дикой красоты. Когда-то здесь полно было благоустроенных отелей, всё располагало к отдыху и развлечениям, а сейчас дорога была слишком опасна для прогулок. Нельзя сказать, что французские войска не охраняли её, однако движение на ней замерло. Отели давно уже пустовали — их хозяева разъехались кто куда. И виной этому были партизаны, нередко минировавшие
Самым безопасным транспортом был вертолёт. Поэтому все присутствующие на ужине у Абдылхафида искренне одобрили предложение генерала Ришелье.
Дежурный офицер доложил о приходе доктора Решила.
— Пусть войдёт. И принесите кофе, — приказал генерал.
Ришелье поднялся навстречу доктору, вежливо поздоровался и пригласил сесть. Сам он опустился в кресло напротив, предложил гостю папиросу и заговорил, стараясь придать голосу оттенок непринуждённости и дружелюбия.
— Собственно говоря, дорогой доктор, особых дел к вам у меня нет. Просто хотелось поближе познакомиться с вами, обменяться мнениями по некоторым вопросам. Оказывается, полковник Франсуа хорошо знал вашу семью. Он рассказал мне, что отец ваш был человеком передовых взглядов, в его жилах текла арабская кровь, но душой он был француз, а брат ваш сложил голову за Францию и вы сами жили и учились в Париже. Короче, всем членам вашей семьи дороги слава и честь Франции. Надеюсь, я не ошибся?
— Францией, господин генерал, гордится всё человечество, — спокойно ответил доктор. — Разве не во Франции впервые в мировой истории взвилось знамя справедливости и борьбы против насилия и рабства? «Свобода, равенство, братство!» — этот лозунг вечен.
Генерал недовольно поглядел на собеседника. Ответ доктора явно не пришёлся ему по вкусу. Но он сдержался и продолжал всё также миролюбиво.
— Вы правы, дорогой доктор. Однако стоит ли так углубляться в прошлое? Вернёмся к нашим дням и постараемся понять друг друга.
— Возможно, вы правы, господин генерал…
В комнату с подносом в руках вошёл молодой официант, с привычной осторожностью налил кофе и бесшумно удалился.
— Дорогой доктор, мне бы хотелось продолжить наш вчерашний разговор. Естественно, условия прежние: полное доверие и откровенность. Помните у Шекспира: самое ценное — это просто и прямо сказанное слово?
— Согласен, — кивнул доктор.
— Чудесно, доктор, чудесно! Так вот, вчера мы говорили о Франции и Алжире. Я снова хочу повторить свою мысль, для меня Франция и Алжир единый, цельный организм. Без ущерба для его существования нельзя разделить эти две страны. Слава Франции — слава Алжира, слава Алжира — слава Франции. Не так ли?
Доктор придвинул к себе чашку и молча смотрел в чёрную, ароматную гущу, словно там искал ответа на заданный вопрос. Наконец он поднял глаза.
— По-моему, господин генерал, здесь два вопроса. Первый — это о Франции и Алжире. Второй — об их взаимном сотрудничестве. Вряд ли следует считать Алжир и Францию единым организмом. Во-первых, они далеки друг от друга территориально, их разделяет море…
— Стойте, стойте, дорогой доктор! — прервал Решида генерал. — Давайте сразу же уясним относительно моря. Об этом достаточно много говорят и всегда ссылаются на Средиземное море — оно, мол, разделяет Францию и Алжир на две страны. Но разве Сена не разделяет надвое Париж? А между тем никому не приходит в голову считать каждую из этих двух частей самостоятельным городом. Никому! Почему же надо так относиться к Франции и Алжиру?
Доктор Решид улыбнулся:
— Конечно, господин генерал, по обеим сторонам Сены Париж. Однако Сена не Средиземное море. Да и вообще, дело не только в географическом расположении стран. Есть более серьёзные обстоятельства.
— Вы так полагаете?
— Глубоко в этом убеждён, господин генерал. Когда-то Алжир был независим и свободен, как Франция. Он сам распоряжался своей судьбой. Конечно, никто не спорит, по сравнению с Францией он был слабее и беднее. Но, как говорится, собственный ад краше чужого рая. Алжирцы любили свою бедную страну, свою землю, как французы любят Францию. Согласитесь, что нет более сильного чувства, чем чувство родины и семьи! Прошло почти полтора века с тех пор, как в Алжире загремели пушки графа Бурмона, почти полтора столетия алжирцы лишены независимости. Но до сих пор в народе живёт благодарная память об Абдыле Кадыре и Лелли Фатьме… [6]
6
Граф Бурмон — командующий французскими войсками, которые в 1830 году начали захватническую войну в Алжире: Абдыл Кадыр — выдающийся алжирский полководец, возглавлявший в 1830-47 гг. борьбу против французских захватчиков; Лелли Фатьма — алжирская патриотка, прославившаяся в 1857 г.
— Извините, дорогой доктор, что перебиваю вас, — сказал генерал Ришелье, — но вы опять увлеклись прошлым. Сколько можно листать страницы истории! Да и необходимости в этом нет. История есть история, пусть в ней роются покрытые архивной пылью мудрецы. Нам с вами это не под силу. Лучше поговорим о сегодняшнем дне.
— Хорошо, — согласился доктор, — однако с вашего разрешения, господин генерал, я всё же закончу свою мысль. Нередко прошлое помогает разобраться в настоящем.
— Заканчивайте, заканчивайте, — с видимой неохотой кивнул генерал Ришелье. — Только, умоляю вас, не погружайтесь с головой в прах минувшего. Иначе вы рискуете запорошить себе глаза, и вам нелегко будет разглядеть сегодняшний день.
Доктор, хоть и почувствовал перемену в генерале, всё также спокойно и неторопливо продолжал: С тех пор, как на южном побережье Средиземного моря загремели пушки графа Бурмона, прошло почти полтора века. За это время в Алжире поселилось около миллиона европейцев, возникли новые селения и города, проложены прекрасные дороги, построены большие порты. Внешне край резко изменился. Но есть ведь ещё национальный дух алжирцев, вот его изменить не удалось. Неужели, по-вашему, господин генерал, для достижения тесного сотрудничества двух стран необходимо подавить язык, традиции, историю одной из них?
— Такой необходимости нет, дорогой доктор! — твёрдо сказал Ришелье. — Вы просто-напросто сгущаете краски. Никто в действительности не покушается ни на ваш язык, ни на ваши традиции. Речь идёт только о взаимоотношениях двух народов, двух культур. Не станете же вы отрицать столь очевидный факт, что в культурном отношении Франция стоит намного выше Алжира? Не станете. Так почему же надо почитать за смертный грех приобщение к этой высокой культуре, приобщение к цивилизации? Так ли уж справедливо обвинять французов только в том, что они стремятся поделиться с алжирцами тем, что имеют? Нет, дорогой доктор, вы слишком однобоко смотрите на важный исторический процесс. Ищете вред в деле, которое приносит одну лишь пользу.
— Если позволительно апеллировать сравнениями, господин генерал, я вам отвечу так: то, что полезно для почек, может оказаться вредным для печени.
Генерал Ришелье усмехнулся.
— Положим… Что же, по-вашему, необходимо сделать, чтобы была польза одновременно и для почек и для печени?
— По-моему, господин генерал, каждому надо предоставить возможность быть хозяином своего желудка.
— Что вы хотите этим сказать?
— Скрытого смысла в моих словах нет. Вот, например, перед вами поставят миску куббы [7] — вероятно, она вам придётся не по вкусу. Мне же, хотя я и прожил довольно долго в Париже, претит полусырое кровоточащее мясо, именуемое бифштексом. Мой желудок не принимает его.
7
Кубба — алжирское национальное блюдо из крупы, мяса и чеснока.