Непокорный алжирец
Шрифт:
Тягостное молчание нарушил Бен Махмуд. Неприязненно взглянув на доктора, он сказал:
— Зря вы проявляете свою смелость, доктор!
Решид усмехнулся.
— Почему же?..
— Послушайте, доктор, — сказал Абдылхафид, — у меня к вам большая просьба: в моём доме так себя не вести.
— Как прикажете вести себя?
— Вы это понимаете лучше меня.
— Нет, если бы понимал, я бы не задал такого вопроса.
Абдылхафид засопел, что всегда было у него признаком недовольства и облизнул свои толстые губы.
Доктор продолжал:
— Если вы считаете,
Доктору никто не возразил. После некоторого молчания он заговорил снова, обращаясь к Бен Махмуду.
— Может быть, не я излишне смел, господин адвокат, а вы чересчур робки?
— Почему это я робок? — вскинулся Бен Махмуд. — Я говорю то, что думаю!
— Но ведь право высказывать своё мнение дано не только вам, не так ли? Или инакомыслящим не полагается говорить то, что они думают?
Бен Махмуд промолчал.
— Скажите, вы искренне согласны со всем, что они говорят?
— Согласен! — буркнул Бен Махмуд. — Если бы не французы, Алжиру не видать бы такого благоденствия.
— Благоденствия? — вспыхнул доктор. — Что вы понимаете под словом «благоденствие»? Процветание таких толстосумов, как Шарль Ришелье? Да, такие «благодетели Алжира» действительно понастроили много разных сооружений, но какой прок верблюду от золотой клади, если жуёт он всё равно колючку! То, о чём вы говорите, на языке Европы называется «сотрудничеством светлого разума и чёрных рук». Европейцы-де обладают светлым разумом, а у нас, африканцев, только чёрные руки, грубая сила. И всё тут! Всё это, господин адвокат, вымыслы колонизаторов. Да тех, кому перепадает из их кормушки. Ну, скажите сами: с каких это пор ум, способности, умение стали достоянием одних европейцев? С каких пор мы, африканцы, стали лишь чёрными руками, грубой силой? Стало быть в духовном богатстве — в медицине, математике, астрономии, литературе, искусстве — нет нашего вклада? Стало быть…
Абдылхафид сердито постучал по краю стола своими толстыми пальцами:
— Доктор! Давайте прекратим этот разговор!
Доктор встал:
— Хороший совет. Только вот вернутся ваши гости и снова затронут эту тему. А им сказать «давайте прекратим этот разговор» вам покажется неприличным. Поэтому, с вашего позволения, я лучше пойду.
Абдылхафид не произнёс ни звука.
— Доброй ночи! — вежливо попрощался доктор и шагнул к двери.
Абдылхафид сердито посмотрел ему вслед, и, шевеля своими мясистыми губами, беззвучно выругался. А Бен Махмуд, словно избавясь от тяжёлого груза, глубоко вздохнул:
— О-о-уфф.
В гостиной отдыхали после танцев. Генерал держал Малике за руку и, посмеиваясь, с довольным видом что-то ей говорил. Не раздумывая, доктор подошёл прямо к ним. Глянув на часы, он протянул Малике руку:
— Прошу извинить… В десять часов я должен быть в больнице. Там ждут. Доброго вам вечера!
Малике смотрела на доктора растерянными, виноватыми глазами. Она чувствовала — тут что-то неспроста. И всё-таки, протягивая руку, спросила:
— Но ведь ты ещё вернёшься, Ахмед?
Доктор отрицательно покачал головой.
— Не
Он поцеловал руку Малике, избегая её вопрошающего взгляда.
Генерал взял доктора под локоть и, провожая к двери, тихо произнёс:
— Откровенно говоря, мсье доктор, направляясь сюда, я питал надежду познакомиться с вами. Очень рад, что надежды мои осуществились. Жаль только, не пришлось поговорить. Вы сами понимаете, для спокойной, задушевной беседы здесь не та обстановка. Что вы скажете, если завтра в девять утра… Нет, в девять рано, лучше в десять нам выпить вместе по чашке кофе? Не возражаете?
Доктор согласился.
— Вот и чудесно, — сказал генерал таким тоном, словно ни на секунду не сомневался в положительном ответе. — Без пяти десять за вами заедут. Доброй ночи, мсье доктор!
В прохожей сидел Мустафа и равнодушно перелистывал иллюстрированный журнал. Видно было, что мысли его витают где-то далеко. При звуке шагов он поспешно вскочил со стула. Но, увидев доктора, приветливо улыбнулся.
— Уже уходите, са'аб доктор?
— Ухожу, дорогой Мустафа.
— Почему так рано?
— Дела, друг мой, дела ждут.
— Разве они когда-нибудь кончаются, эти дела?
— Что верно, то верно. Жизнь человеческая имеет конец, а дела — не имеют. Может быть, так оно и лучше, — доктор легонько похлопал Мустафу по плечу. — На свадьбу когда пригласишь?
Оглянувшись по сторонам, Мустафа тихо произнёс:
— Когда следы генералов метлой заметём, сааб доктор.
Доктор засмеялся.
— Ах, негодник! Ай, молодец!
На лестничной площадке стоял незнакомый усатый мужчина в штатском. Завидев доктора, он стукнул в дверь, выходящую на площадку. Оттуда немедленно появился незнакомый доктору высокий худой офицер. И они вместе вышли во двор.
Люминесцентные лампы на высоких металлических опорах заливали ярким светом весь двор, вплоть до ажурных чугунных ворот. Несколько автомашин стояли у подъезда. Возле низкого, приземистого, как черепаха, «ситроэна» болтали шофёры. При виде офицера и доктора они разошлись каждый к своей машине. Автоматчики, охранявшие дом, подтянулись.
— Я провожу вас, мсье доктор, — сказал офицер, как о чём-то само собой разумеющемся.
— У меня есть ночной пропуск, — возразил Решид. — Стоит ли вас утруждать?
— Стоит, — многозначительно сказал офицер. — Вы домой?
— Нет, в больницу.
— Хорошо. Поехали.
Было ещё не поздно, но город уже погрузился в насторожённую тишину, редкими жёлтыми пятнами светились окна.
К дверям лавок, кафе, ресторанов чёрными пауками прилипли замки. Только мёртвый неоновый свет судорожно пульсировал на вывесках и рекламах, возвещавших всякую всячину на арабском и французском языках.
Прохожих на улицах не было, лишь бухали подкованные башмаки военных патрулей да проходили полицейские наряды. Доктор уже привык к этому. Если бы не длинноногий офицер, ему не раз пришлось бы вылезать из машины и стоять, покусывая губы, — сегодня блюстителей порядка особенно много.