Непорочные в ликовании
Шрифт:
— Брестский мир, падла!.. — прохрипел Ш., закрывая руками голову. — Да здравствует историческая справедливость!
После помог приятелю подняться и даже собственноручно отряхнуть того не побрезговал; за одного битого двух небитых дают, сказал себе он; оба они были недоносками фальшивого смысла их и рассуждения, а великая миссия безжизненности их была только их миссией, и ничем другим более, кроме того. Иногда не возможно было удовольствоваться даже противопоказанной догадкой о назначении своем и мире, тогда текущее время обезоруживало их анфиладой сомнений и иного еще недостоверного.
— Тебе плечо друга подставить, или так дохромаешь? —
Было полнолуние, Ш. оттого так и ожидал всех неприятностей зараз на свою голову. Они и со смертью были партнерами, хотя и разделенные, несомненно, исключительною дистанцией самоосуществления.
Водрузившись на место свое, Ш. только головою потряхивал, силясь унять подступавшую тошноту утробы его и глазное мелькание. Должно быть, сотрясение безмозглости, говорил себе Ш., больною грудью своею дыша с расторопностью ускользающей жизни.
— Ты у меня, сука, на счетчике сидишь! — хрипло и беспрекословно выкрикнул он. — Жить будешь до первого моего припадка!
Ф. сам дивился хладнокровию своему и философскому своему гротеску.
— Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос… — Ф. говорил.
Но Ш. в изнеможении бессилия своего не слишком любопытствовал обещанной притчей.
— Отчего ты так не любишь родину, Ф.? — спрашивал он, мотор заводя движением полуотчаянной десницы его. С филигранной бравадой бесцветности только спрашивал Ш.
— Может, тебе еще что-то на бис исполнить? — с недвусмысленной окраскою голоса Ф. возражал. У них было акционерное общество кликушеского типа, и все соперничества в сарказмах были лишь потугами стяжания их надмирного капитала.
— Чтоб ты пил мой пот, чтоб ты алкал моих экскрементов!.. — вскоре сказал еще Ш., уже вполне успокоившись.
— Возможно, меня вполне устроит такое гастрономическое разнообразие, — отозвался лишь Ф.
Рассвета становилось все больше, автомобиль их поминутно клевал носом, едва не замирая перед размывами холодных луж в укатанном грунте. Ш. сделался бережлив и рассудителен как никогда, он и сам удивлялся теперь неимоверной своей сдержанности. Потом они видели угловатый костлявый тепловоз, тащившийся по темным рельсам на приземистой насыпи.
Ф. указал на тепловоз пальцем.
— Где-то здесь, должно быть, — Ф. говорил.
Но Ш. и сам уже теперь взял след. С видимостью равнодушия он преследовал тепловоз, держась в осторожном отдалении. Туман стоял над полями, понемногу набухая воскресающим предутренним светом. Здесь начинался промышленный район с изрядным привкусом скудной околостанционной жизни. Дорога ответвилась на переезд, но Ш. не стал поворачивать, потом и железнодорожные пути разделились на несколько веток, тепловоз понемногу поворачивал, дорога приблизилась к насыпи, и Ш. какое-то время ехал в створе тепловоза. Светофор на переезде упрямо мигал своим красным злым циклопическим глазом.
Ф. со своей стороны наблюдал дощатые бараки, заброшенные постройки из старого почерневшего кирпича. Он хотел бы сидеть вот так всегда и пророчить внемлющим гибель городов, если бы у него только хватило самомнения и сарказма, а без того всякое пророчество иссякнет в отсутствие неслыханного духа озлобления и ярости смерти. И все еще продолжалось и продолжалось их братопрезрительное бодрствование в это нецензурное и неказистое время суток.
Ш. перед собою смотрел будто исподлобья; потом были темные корпуса завода, бетонный забор и ворота из металлический трубы. Насыпь заположилась, и все пути здесь
— Ну а ты куда разогнался? — подошел осведомиться старый охранник. — Пропуск давай.
— Должны были позвонить, — не моргнув глазом, сообщил Ш. Локоть его лежал на опущенном стекле, и сам он был бы весь непроницаем, если бы только не покарябанная физиономия. Скул и горла его небритых уж давно не касалась бритва Оккама. — Фотокорреспонденты мы. Будем снимать про вашу рабочую доблесть.
— Корреспонденты? — усомнился в уме своем полупроснувшемся старик. — А где ж ваши аппараты?
— Мы скрытой камерой снимаем. Так что, ты смотри, и твоя морда может появиться в вечерних новостях, — Ш. говорил.
— Может, вы — эти… какие-то нарушители? — спросил еще старик.
— Созидатели мы, созидатели, — недовольно возразил Ш. — Мы оба — креативные соратники.
— Обратно так просто не выедешь, — хохотнув, отвечал охранник вослед незаметно проехавшему ворота автомобилю.
Ш. вывернул руль и выбрался на асфальт. С легкостью обогнал изошедший в пустом пыхтении тепловоз и свернул в другой проезд, где по пандусу шли двое рабочих ночной смены. На путях под разгрузкой стояла вагонная секция, несколько рабочих в клубах тумана от дыхания их выволакивали стеклянные бутыли с кислотой в плетеных корзинах и тут же ставили их на поддоны. Посреди неказистой стены цеха в двух местах чернели бездонные зевы раскрытых ворот. Ш. молчал, а Ф. не сиделось на месте в новом смирении мысли его. Выскочил из машины и шагает рядом, будто бы ведя ту на поводке.
— Вэна Клайберна не видел? — спросил он какого-то заморенного рабочего, курившего тихий свой табак.
— Он и правда сегодня в ночную, — без всякого усердия согласился рабочий.
— Дурак ты, — возразил Ф., удаляясь, — это и без тебя знаю.
— Шагай, шагай, — бормотал Ш., исходя в себе самом саркастическим своим норовом.
За кислотным цехом Ф. повернул, и автомобиль Ш. за ним следом. Высоко над головою трубы в тепловой изоляции тянутся, и в иных местах подтекает из труб что-то жидкое и невыносимое, только раздирая легкие удушливыми испарениями вблизи прохудившихся мест. Ш. наблюдал за скверной барсучьей походкою Ф., прибавившего шагу, он только приторную слюну свою сглатывал, которой был полон его неутомимый рот; жизнь его, возможно, приснилась ему и продолжала сниться, и ничего нельзя было поделать с ее ежедневными кособокими наваждениями. Ш. наблюдал, как Ф. говорил с кем-то, и хмурые собеседники его указывали — один в одну сторону, другой — наперекор первому. Ф. презрительно слушал, потом не дождавшись окончания разговоров, зашагал к машине.
— Ну что там? — навстречу приятелю высунулся Ш.
— Сам бы поразговаривал с этим сбродом, — с раскатистою неприязнью своей Ф. говорил.
— А ты на что?! — огрызнулся Ш., но из машины вылез послушно.
— Туда показывали, — неопределенно махнул рукой Ф., будто бы пренебрежением своим оправдываясь.
— И что там? — Ш. говорил.
— Вроде, Вэн Клайберн еще с вечера на бойлерную собирался.
— В задницу поцелуй своего Клайберна, — возражал Ш.
— Новый поворот темы! — усмехнулся Ф. своей сухою усмешкой, единственной из арсенала его нетерпения.