Неповиновение (Disobedience)
Шрифт:
Они говорили и другое. Они говорили, что такой-то человек был «плох для евреев», потому что негативно отозвался о микве. Или что такой-то человек был «хорош для евреев», потому что вед беседу о «еврейских ценностях» в воскресной телевизионной программе по ВВС. Они верили, не сомневаясь, что дебаты о чем-либо еврейском – это плохо, чистейшее восхваление – лучше, но лучше всего – просто тишина. Терпеть их не могу. Я уже и забыла, что к таким людям я возвращаюсь – к этой синагоге, полной маленьких ограниченных умов. К этому миру тишины, где евреи должны быть тише, чем не евреи, а женщины – тише, чем мужчины.
И, думая
Такси совершило один поворот, потом другой, мимо домов, которые неожиданно были до абсурда знакомыми. Вот мы и приехали. Дом с бледно-желтой дверью и краской, отваливающейся с оконных рам. По углам окон собирался пар, а водосточный желоб свободно свисал, как сломанная конечность. Я позвонила в звонок.
Довид ответил почти сразу же. Он выглядел уставшим, и, хотя я знала, что ему тридцать восемь, казалось, что ему все пятьдесят. На нем был костюм мальчика из ешивы - черные брюки и белая рубашка, - но его кожа имела болезненный вид, а лицо было небрито. Он улыбнулся и тут же, моргнув, посмотрел вниз. Интересно, заметил ли он, что на моей юбке был разрез. Он сказал:
– Ронит, рад тебя видеть.
А я сказала:
– Привет, Довид, - и потянулась, чтобы поцеловать его в щеку. Он сделал шаг назад, слегка тряся головой. Забыла. Нельзя. Касаться женщины, которая не твоя жена. Даже пожать руку не разрешено. Я прикусила язык, готовый пробормотать извинения, потому что меньше всего мне хотелось начать извиняться за то, что я больше не такая, как они.
Он провел меня в гостиную и спросил, запинаясь, не хочу ли я чего-нибудь – попить, поесть. И я сказала, что да, я хотела бы колы. Он побежал на кухню, и я осмотрела комнату. Украшена максимально неброскими цветами – бледно-желтые стены, бежевый ковер. Никаких картин, не считая свадебной фотографии на камине. Точно, свадебная фотография. Ладно, посмотрим на жену.
Я взяла фотографию, тяжелую из-за серебряной рамки. Ничего неожиданного: Довид в шляпе и костюме, молодой и счастливый, положил руку на плечо улыбающейся молодой женщине в белом платье. Жена очень похожа на Эсти, странно. Я подумала, почти в шутку, что, может, Довид женился на одной из сестер Эсти – вот была бы умора. Я посмотрела ближе. И все поняла. Довид, суетившись, возвращался с моей колой. Он увидел, что я смотрю на фотографию, остановился и сказал:
– Ронит, ты… - И прервался.
Последовала
========== Глава четвертая ==========
Глава четвертая
Все говорят:
Благословен ты Господь, Бог наш, Царь Вселенной, за то, что не создал меня рабом.
Мужчины говорят:
Благословен ты Господь, Бог наш, Царь Вселенной, за то, что не создал меня женщиной.
Женщины говорят:
Благословен ты Господь, Бог наш, Царь Вселенной, за то, что создал меня в соответствии с Его волей.
Из Шахарит, утренней молитвы
Мудрецы рассказывают, что, когда ha-шем создал на четвертый день солнце и луну, он сделал их равными по размеру. (Как и мужчина и женщина сначала были созданы абсолютно равными.) Написано: «И создал Бог два великих светила». Но луна пожаловалась на это: «Двум правителям не носить одной короны». И ha-шем ответил: «Хорошо, раз ты просишь, чтобы кто-то стал меньше, а кто-то больше, ты уменьшишься в размерах, а солнце увеличится. Твой свет станет всего лишь одной шестидесятой того света, что у тебя есть сейчас». Луна снова пожаловалась Всевышнему о своем тяжелом положении, и, чтобы утешить ее, Он дал ей компаньонов – так появились звезды. Мудрецы говорят, что по скончании веков, когда все придет к порядку, луна снова станет одного размера с солнцем. Ее понижение в должности лишь временно; когда-нибудь будет восстановлена ее полная мощь.
Что мы из этого учим? Для начала, мы учим, что луна была права, раз Бог прислушался к ее словам. В этом неидеальном мире два правителя никак не могут носить одну корону. Один должен быть меньше, а другой – больше. Так же и с мужчиной и женщиной.Так будет вплоть до времен совершенства, до времен Машияха, который, верим мы всем сердцем, придет скоро и в наши дни. Также мы учим, что ha-шем милосерден. Он осознает положение меньшего. Он утешает тех, кто нуждается. Мы учим, что звезды – подарок, который Он подарил луне.
***
В дневной школе Сары Рифки Хартог закончились уроки. Девочки, тяжело ступая, выбежали на улицу, кто к автобусной остановке, а кто к станции метро, и шум наконец покинул ступеньки – почему, думала Эсти, у них такие тяжелые туфли? Почему они топают, а не ступают легко? Этот вопрос часто поднимала на собрании миссис Маннхайм, директриса, упрашивая девочек ходить аккуратно, меньше шуметь. Эсти не была уверена, как она относилась к этой просьбе: ей нравилась тишина, но в шуме из школьных коридоров будто было что-то жизненно важное.
В любом случае, сейчас школа тиха. Ей незачем было оставаться, пришло время идти домой. Но она не пошла.
Эсти знала, что ее урокам сегодня чего-то не хватало. Ей удалось поддерживать порядок в классе, но она сомневалась, получилось ли у нее передать девочкам какой-либо урок из Торы. Разумеется, было понятно: у нее горе. Миссис Маннхайм звонила Эсти домой, чтобы сообщить, что ей не обязательно приходить на этой неделе и на следующей. И все же сегодня она решила вернуться. Она подумала, это странно: возвращаться на работу вместо того, чтобы остаться дома. А сейчас сидеть за своим столом, проверяя работы учениц, хотя учебный день уже закончился. Все в неподходящий момент. Эсти не могла понять связи между этими фактами, но довольствовалась тем, что просто наблюдала за ними со стороны.