Неповторимое. Книга 2

Варенников Валентин Иванович

Вот и с этим случаем в Мурманске. Изложил ему все доподлинно, как было, а он знай твердит свое:

— Такого не могло быть! Я вышел, со всеми поздоровался, поблагодарил, что встретили, и посоветовал всем действовать по своим планам. Вот так могло быть.

Очевидно, когда на его же поступки смотришь со стороны его же глазами, то они вызывают как минимум критические замечания. И в данном случае — конечно, его поведение выглядело не только нетактично, но и грубо. И Василий Иванович то ли действительно запамятовал, как было, и преподнес этот эпизод в том виде, каким должен был быть. Или же, стараясь хоть сейчас как-то сгладить досадную ошибку, решил несколько «закруглить углы».

События военного или послевоенного периода в Группе оккупационных войск в

Германии, которые бросали на него тень, он напрочь отвергал. Эту его реакцию еще можно было «списать» на то, что он не помнит. Но когда и относительно недавние события вызывали у него сомнения, то здесь уже явно проглядывало стремление задним числом поправить свою оплошность или нетактичность. Хотя в ряде случаев, не отвергая сам факт, он добивался от меня признания, что он в принципе был прав. Вот два примера.

Как-то Василий Иванович, уже будучи главкомом Сухопутных войск, проводил в Ленинграде научно-практическую конференцию. Командующий войсками округа вызвал весь руководящий состав. Присутствовал и я, являясь командиром армейского корпуса. Разбиралась проблема действий фронта на приморском направлении. И в качестве примера была взята группировка ЛенВО. С докладом выступил В. И. Чуйков. Все шло нормально, но в одном месте Василий Иванович оговорился и вместо «Ботнический» сказал: «Ботанический залив». Полковник из числа его помощников, находясь рядом за столом, из самых хороших побуждений потихоньку ему говорит: «Ботнический залив». Чуйков взорвался:

— Я сказал: «Ботанический залив», значит, «Ботанический». И вы мне не мешайте!

Инцидент для полковника закончился благополучно. Может, потому, что это была научная конференция, а наука требует интеллигентного подхода. В других условиях его бы маршал выгнал, это точно.

Когда я напомнил Василию Ивановичу об этом случае, он отреагировал однозначно:

— Ну, скажи мне: что он сует свой нос туда, куда его не просят? Я делаю доклад. Я мог оговориться, как и любой. Зачем же заострять на этом внимание?

Вообще в принципе Василий Иванович был прав, но настаивать на своей оговорке было не обязательно.

А вот другой пример. Главнокомандующий Сухопутными войсками проводит показное занятие на тему: «Оборона мотострелкового полка» — на базе Московского военного округа. Я в это время был в Москве на сессии Верховного Совета РСФСР (служил в ГСВГ). Поскольку сессия закончилась, военных депутатов тоже пригласили на эти занятия, подготовленные специально для руководящего состава. Мы приехали задолго до начала занятий и вдоль «полазили» по обороне, посмотрев отдельные ее элементы. Конечно, все было сделано здорово. И в плане защиты от оружия массового поражения, и в противовоздушном, и в противотанковом отношениях, и в целях совершения маневра силами и средствами и т. д. Все было сделано добротно и красиво, как на плакате. Конечно, это был большой труд.

В установленное время все были построены. ПриехалВ. И. Чуйков. Его первый заместитель А. С. Жадов доложил, что все к занятиям готово. Главком не торопясь обошел всех, поздоровался за руку с каждым, отошел в сторону и начал осматривать оборону, а посмотреть, как я уже говорил, было на что. Вдруг, откуда ни возьмись, вынырнул небольшого росточка генерал-майор и, обратившись к Чуйкову, начал бодро:

— Представитель инженерных войск генерал-майор…

Василий Иванович перебивает его:

— Мне работники нужны, а не представители.

— Да я, да мы работали день и ночь, не спали…

— Ну, и дурак, ночью надо спать.

Бедненький генерал, понурив голову, боком, боком отошел в сторону и исчез так же, как и появился. Приступили к занятиям, но настроение у всех было испорчено.

И этот эпизод я тоже Василию Ивановичу рассказывал, в том числе и о настроении. Он подумал и говорит:

— Вот скажи откровенно: если ты опоздал в строй, если уже фактически приступили к занятиям — какого черта ты лезешь? Встань тихо в строй и занимайся со всеми. Может, я и не так буквально сказал — это уж ты накрутил, но в принципе же я прав?!

Действительно, с ним надо было

соглашаться. Порядок есть порядок. Тем более в армии. И это вовсе не солдафонщина, а именно дисциплина. Конечно, я понимаю, что генералу тоже хотелось, чтобы маршал пожал ему руку, но получилось все наоборот. Но и Василию Ивановичу можно было бы несколько полегче. Можно и нужно взыскивать за служебные промахи, но не смей при этом унижать подчиненных. Они ведь не могут ответить тем же.

Я частенько задумывался: отчего он такой грубый? Может, сама жизнь сделала его вот таким? Если взять хотя бы только главные вехи его жизни, то можно представить, как это все отразилось на характере маршала: 18-летним красноармейцем участвовал в подавлении контрреволюционного мятежа эсеров в Москве (1918 год); прошел всю гражданскую войну; получив необходимую подготовку, в 27 лет был отправлен в Китай военным советником, участвовал в освободительном походе в Западную Украину (1939 г.) и в финской кампании (1939–1940 гг.); вновь направляется в Китай (1940–1942 гг.) уже в качестве военного атташе; прошел всю Великую Отечественную войну и, конечно, важнейший ее этап — Сталинградскую битву. Возможно, все это наложило отпечаток на его характер. Но, видно, только очень твердые люди, особенно командиры и командующие, смогли удержать Сталинград и, окружив и уничтожив огромную группировку противника, переломить весь ход войны в целом. Таким твердым, как гранит, и был В. И. Чуйков. Когда говорят: «Чуйков» — сразу эта фамилия ассоциируется со Сталинградом. И наоборот. Но что странно — Чуйков за Сталинград Героя Советского Союза не получил. Он был награжден орденом Ленина. Однако это показатель. Нельзя исключать, что во всем этом определенную роль сыграл его характер. Дело в том, что у Чуйкова стиль отношений с начальниками всех рангов был такой же, как и с подчиненными. И все же за войну он дважды получил Героя, имел 9 орденов Ленина, 4 ордена Красного Знамени и, что очень важно, три ордена Суворова первой степени, плюс другие ордена. Я не знаю больше ни одного полководца, который бы имел три ордена Суворова первой степени. Это показатель! И хочу еще раз подчеркнуть, что он только внешне казался грубым, слова у него часто были, как полено, но при этом он был очень человечным, честным и весьма обязательным. Однако терпеть не мог лжи: если кто-то однажды ему солгал, то уже никогда не отмоется. Презирал и слабых: если на кого-то гаркнет и тот сразу скис, он станет его «добивать». Но если устоял или тем более дал сдачу — все нормально, будет относиться с уважением.

Но вернемся в Мурманск, на перрон вокзала. После «приветственного слова» маршала всех сдуло как ветром. Я, естественно, остался — такая уж участь.

— Ты кто? Заходи в вагон.

— Заместитель командира 131-й мотострелковой дивизии.

— Это дивизия, с которой я провожу учение?

— Так точно. Мне, товарищ маршал, приказано находиться с вами и давать пояснения в части местных условий и наших войск.

— Интересное дело. А зачем тогда мне штаб руководства?

— Но штаб руководства здесь впервые, как и вы. А я уже служу здесь седьмой год.

— Ишь ты какой! А где еще служил?

— Начинал службу под Сталинградом в 1942 году в62-й армии. Закончил войну в Берлине в 8-й Гвардейской армии. Пять лет служил в Группе оккупационных войск в Германии. Год в Киевском военном округе, а после академии направили сюда.

Василий Иванович «потеплел», что мне и надо было. А если бы он и меня вытолкал, то мне свои задачи пришлось бы выполнять, выглядывая из-за угла.

— Так мы с тобой, выходит, земляки. Ну, расскажи, кого ты помнишь по армии?

Я начал перечислять, а он им всем давал характеристику, причем весьма точно. В разгар беседы пришел проводник вагона и сказал, что поезд сейчас будут загонять в тупик. Все зашевелились. Я сказал, что машины стоят сразу при выходе. Порученец и адъютант с вещами двинулись вперед, а мы с маршалом пошли вслед за ними. Многие останавливались и здоровались с ним. Василий Иванович отвечал, улыбался.

Говорят, что на Севере люди суровые, неприветливые. Я не могу этого подтвердить.