Непозволительно отважный
Шрифт:
– Но я не хочу успокаиваться! Вы хотите убить мою собаку!
– Сердито я попыталась схватить шприц, но доктор Саломон держал его над своей головой, а он был очень высоким мужчиной. У меня не было шансов.
– Я хочу избавить твою собаку от боли, а решение принимаешь только ты и больше никто. Мне не обязательно это делать. Я могу дать ему обезболивающие, и ты заберёшь его снова домой, где он час за часом будет мучится, потому что больше не может двигать задней частью своего тела. Его лёгкие и сердце не могут больше хорошо снабжать организм воздухом, и органы будут отказывать
Леандер встал на колени рядом со мной, так что я могла смотреть на него, не ведя себя при этом подозрительно. Его глаза тоже наполнились слезами, но то, что они говорили мне, мне не нужно было слышать из его рта. Он был того же мнения, что и доктор Саломон. Я не могла позволить Могваю страдать дольше, только потому, что хотела, чтобы он был рядом со мной. Мне нельзя было так поступать. Это было неправильно и эгоистично.
– Хорошо, - услышала я саму себя, как будто издалека.
– Тогда пусть перейдёт через радужный мост.
– Я считала выражение радужный мост ужасно безвкусным и спрашивала себя, кто придумал такое дерьмо, радугу нельзя было перейти, потому что она, как правило, заканчивалась в пустоте, но я не могла также назвать это своим именем.
Доктор Саломон усыпит сейчас Могвая, а я приняла это решение. Я решила, что моя дорогая собака умрёт! Я не могла поверить в это.
– Это правильное решение, Люси, поверь мне. Сейчас я сделаю ему укол, чтобы он мирно заснул, и как только он будет крепко спать, то получит ещё один укол.
– Ещё один укол. Как безобидно это звучало. Этот укол означал его смерть и ничего другого.
– У тебя есть сейчас несколько минут для себя и твой собаки, чтобы попрощаться с ним.
Уверенной рукой он поставил Могваю укол, потом покинул комнату. Не успел он закрыть дверь, как моя голова опустилась на стол для процедур. Плача, я притянула тёплое тело Могвая к себе и поцеловала его мохнатую шею.
Мне было всё равно, что из пасти у него как всегда воняло рыбой, и даже сейчас он всё ещё противился слишком крепким объятьям. Я должна была касаться, гладить и ласкать его, пока он был ещё жив и мог воспринимать меня.
– Мне очень жаль, - жалобно стонала я и вдохнула клочок шерсти, так что мне пришлось закашлять. Леандер взял меня за бёдра, отодвинул немного вперёд, чтобы сесть за мной на табуретку и заключить в объятья. Хотя он сам дрожал, но обнимал меня крепко и надёжно.
– Тебе нужно уйти, Леандер. Тебе нельзя здесь оставаться!
– попросила я его, всхлипывая.
– Это слишком опасно. Когда ... когда Хозяин времени ...
– Я не оставлю тебя здесь одну, шери. Никогда.
– Он положил свой подбородок мне на плечо, так что наши щёки прижались друг к другу, а слёзы смешались.
– Он был и моей собакой.
– Но что я буду с этого иметь, если вы оба уйдёте? Леандер, по крайней мере, ты должен остаться, - уговаривала я, хотя почти больше не могла говорить.
– Так быстро он меня не получит, - ответил Леандер хрипло.
– Нам нужна твоя запоминающаяся мелодия. Может быть, это его удержит. Мы должны оставаться в жизни, Люси. В жизни. Здесь у нас.
– Словно подтверждая это, он провёл мне рукой по сведённому судорогой животу.
Дыхание Могвая становилось всё более спокойнее, и я могла чувствовать, как его тело под моими руками медленно расслабляется. Он уже крепко спал.
– Who’s gonna drive you home … tonight …, - сказал Леандер тихо мне в ухо, и сразу же песня наполнила всё моё тело, даже мой собственный плачь я больше не слышала.
– Who’s gonna drive you home … You can’t go on, thinking nothing’s wrong … tonight …
Теперь Леандер обнимал меня так крепко, что я слышала биение его сердца, которое стучало равномерно и сильно, в то время как сердце Могвая билось всё менее равномерно и всё медленнее.
Тем не менее, они нашли общий ритм, мы трое нашли его, собака, Леандер и я и там было ещё что-то другое, как тёплая тень, которая опустилась на нас, будто кто-то держит над нами свою руку, чтобы защищать от всего злого и холодного там снаружи.
Когда доктор Саломон вернулся, я стала совершенно спокойной. Леандер держал меня всё ещё рядом с собой, в то время как ветеринар поставил второй укол и неторопливо погладил Могвая по серой, лохматой шерсти.
– Теперь он почти справился, - сказал он, и это звучало так, будто он сам грустит из-за того, что здесь делал. Да, он грустит, подумала я удивлённо. Это расстраивает его всякий раз. Он не равнодушен.
– Храбрый мальчик, - пробормотал он Могваю и в последний раз приложил стетоскоп, чтобы послушать его сердцебиение. Но там больше не было сердцебиения. Только лишь песня в наших ушах и в тоже время всеобъемлющая, мирная тишина, которая заставляла меня чувствовать так, будто мне самой не нужно больше дышать, чтобы жить. Время остановилось.
В течение нескольких минут мы оставались возле мёртвой собаки, ничего не говоря, пока доктор Саломон не взял одеяло и не натянул его на безжизненное тело Могвая, как будто хотел накрыть его на ночь.
Я внимательно прислушалась к Леандеру, но его сердце ещё билось, я чувствовала это как небольшой вибрирующий источник энергии за моей спиной. Но его руки казались тяжёлыми и уставшими на моём теле, как будто его покинули силы.
– Что ... что с Могваем будет теперь?
– Мой голос звучал разбито и стеклянно.
– Мы позаботимся о нём. Или у вас есть сад, где вы сможете его закопать? Хотя это и запрещено, но ...
– Доктор Саломон утешительно мне подмигнул.
– Я никому об этом не расскажу.
Закапать Могвая у нас в саду? На наших узких грядках можно похоронить самое большее Волнистого попугайчика. Кроме того грудь Леандера при словах ветеринара невольно напряглась.
Могила в нашем саду - нет, этого я не хотела. Я никогда снова не захочу спускаться туда вниз. Наш сад и так был унылым уголком, могила сделает его ещё более неуютным и печальным. Кроме того это представление означало для меня слишком много смерти в нашем доме. Хватало и той мысли, что в нашем подвале постоянно находился труп2, в прямом смысле этого слова.