Непозволительно отважный
Шрифт:
Вопросительно я подняла на неё глаза. Кто это по-твоему должен быть? Бог? Но так как мама не верила в Бога, то он не входил в её список. Кроме того в моей голове выглядело вовсе не так, как в головах других девушек. На всякий случай я ничего не ответила, что вдохновило маму, после нескольких тихих секунд, говорить дальше.
– Ты смогла бы выговориться о том, что тебя так удручает. Также о твоих ребятах и ... изменениях твоего тела и ...
– Моё тело не изменяется!
– прервала я её возмущённо.
– А если будет изменяться, я точно не захочу с кем-то об этом говорить.
–
– Психолог?
– Теперь меня ничто не удержит на стуле, я вскочила и прошла вокруг стола, потому что не знала, куда деть энергию.
– Вы что, совсем рехнулись? Что мне делать у психолога?
– Может рассказать о Леандере - чтобы меня потом заперли в психушку?
– Мне не нужен психолог!
– Господин Рюбзам тоже говорил, что ты выделяешься, Люси, уже какое-то время, не только после того, как твоя собака ...
– Не впутывай сюда Могвая! Пожалуйста, мама! Он к этому никакого дела не имеет!
– Мой голос предательски сорвался, потому что мне внезапно так захотелось, чтобы моя собака оказалась здесь, что у меня заболело сердце, как будто бы оно сгорало. Я хотела схватить его, привязать к поводку и исчезнуть на улице, чтобы прогуляться вокруг квартала и не надолго сбежать из этого дурдома.
– Хм. – Мама, казалось, размышляла, стоит ли ей продолжать донимать меня дальше или обнять. В случае сомнения лучше пусть донимает. Даже если это ни к чему не приведёт.
– Мне только хочется понять, почему ты не пошла в школу. Может это ... я раньше не хотела об этом говорить, потому что отец реагирует иногда ... ну ... Это из-за господина Мэйя?
– Что? Почему вдруг это?
– На одно мгновение у меня появилось такое чувство, будто я застряла в сильно действующем на нервы сне. Изменения тем разговора мамы ещё больше сбивали меня с толку, чем тогда, когда это делал Леандер. Зачем она упомянула моего сумасшедшего учителя физкультуры?
– Господин Рюбзам рассказал мне, что существует небольшая родительская инициатива, потому что некоторые девочки сказали, что он ... что он приставал к ним. Не напрямую, - прошептала мама многозначительным тоном. Я озадаченно молчала. Как можно к кому-то приставать не напрямую?
– Ты не знаешь, что я имею в виду?
– Нет.
– Они сказали, он ...
– Мама сглотнула.
– Показал слишком много своего тела.
– О, нет, - застонала я. Теперь конечно я знала, что она имела в виду. Господин Мэй и плохо сидящая внутренняя подкладка его слишком коротких, сиреневых шорт.
Да, во время разминочных движений он подсел к нам в круг на пол и сделал ногами ножницы. И, к большому сожалению, внутренняя подкладка не выдержала того, что обещала. Мы коллективно завопили и отвернулись в сторону, но он был так занят своим упражнением, что не понял, что нас так вывело из себя.
Господин Мэй был идиотом. Но родительская инициатива? Это было совершенно преувеличено.
– Мама, да он же абсолютный гей. Ему ничего не нужно от девчонок. Поверь мне. Он интересуется только нашими духами, причёсками и лосьонами для тела.
– Абсолютный гей, - повторила мама, округлив глаза.
– Ага. Тогда
Звонок в дверь вспугнул нас обеих, но я отреагировала быстрее. Прежде чем мама смогла меня остановить, я уже выбежала в коридор и тремя гибкими прыжками оказалась возле двери. Я была благодарна за любое отвлечение, даже при виде мамы Ломбарди обрадовалась бы.
Но это был Сердан. С толстым пакетом наполненным одеждой в его правой руке.
– Это ко мне!
– крикнула я в направление кухни, но мама последовала за мной и остановилась посреди коридора, чтобы выстрелить в Сердана более или менее смертоносным взглядом.
– Сегодня никаких визитов. Ни сегодня, ни завтра!
– пролаяла она командным тоном. Сердан на всякий случай отступил на шаг. Зашуршав, пакет прошёлся вдоль косяка двери.
– Если господин Мэй - гей, ты пойдёшь на урок физкультуры, барышня! Никаких возражений!
О, чёрт. Да, двойной урок физкультуры после обеда. Теперь у меня и вовсе не осталось шансов остаться здесь. Всё-таки, пока электричка поедет, у меня было ещё несколько минут, а их я хотела провести без постоянного наблюдения, прежде чем мама ещё начнёт копаться в одежде Леандера.
– Господин Мэй - гей?
– спросил Сердан приглушённо, после того, как мама шаг за шагом - а это были очень маленькие шашки для такой большой женщины, отступила на кухню.
– Не имеет значения. Это не так важно.
– Не приглашая его войти, я забрала пакет у него из рук и быстро просмотрела верхние слои.
– Рубашки? Да это почти один рубашки. Полосатые рубашки. Леандер ведь не ...
– Пойманная с поличным, я уронила пакет.
– Значит так и есть!
– Сердан чуть ли не рычал от досады.
– Этот Леандер, я так и знал! Я знал это уже всё время ... Ваш беженец Леандер!
– Мой беженец, - прошипела я.
– И прекрати сейчас же кричать! Мама ничего об этом не знает!
– Тот, что написал в твоём дневнике дружбы? Но этого не может быть. Он же из Франции!
– И что дальше? Беженец из Франции, и больше тебе ничего не нужно знать. Больше никому ничего не нужно знать.
– Я рванула пакет на себя и бросила в него ещё один взгляд. Брюки выглядели не менее провинциально, у двоих из них даже была складка впереди. Мне придётся перешивать их.
– Не дуйся, Люси, это одежда моего двоюродного брата, самого заядлого ботаника. Он носит только такие вещи. Беженцу это должно быть всё равно.
– Заядлого ботаника?
– переспросила я рассеяно.
– Изучает право, не так ли?
– У Сердана была целая армия амбициозных кузенов, чья цель жизни состояла в том, чтобы показать Людвигсхафену и миру, что турки были более лучшими и прежде всего более умными немцами.
– Медицину. Хочет стать хирургом, и с того времени как решил им стать, мой отец хочет, чтобы я сделал тоже самое ... Это раздражает. Кем собственно ты хочешь однажды стать?
– Что?
– Я оторвала взгляд от пакета и попыталась воспроизвести то, что только что сказал Сердан и почему ради Бога он хотел знать, чем я когда-то, через сто лет захочу заняться.