Неправильный боец РККА Забабашкин 3
Шрифт:
В этот момент отодвинулся брезент, закрывающий вход, и, просунув голову внутрь, подпольщик чуть нервным тоном доложил:
— Товарищи, там кто-то шевелится.
— Диверсанты? Много?
— Вроде бы один.
Воронцов повернулся ко мне и сказал:
— Лёша, я посмотрю за этими, а ты иди, глянь.
Я вышел из палатки со смешанными чувствами. С одной стороны, я был рад, что мужики живы. Они были нашими людьми, красноармейцами и хорошими бойцами. Сейчас же на фронте ситуация складывалась так, что нам нужен был каждый, кто умеет держать винтовку. Тем более
Но, тем не менее, то, что они по непонятной причине остались в живых, крайне настораживало и требовало тщательной проверки.
«Вот только как это сделать?» — не мог пока сообразить я, посмотрев по сторонам.
— Вон, там, у кустов, шевелится кто-то, — показал Твердев.
Я присмотрелся и увидел ползущего на животе диверсанта. Контролируя, чтобы тот не навёл на меня оружие, держа его на мушке, приблизился к нему. Нам кровь из носа нужен был пленный. Нам необходимо было узнать: кто они такие и что тут делают? А кроме этого, я хотел бы поинтересоваться насчёт правдивости слов Садовского и Апраксина и услышать ещё из одних уст версию их пленения.
Перевернул на спину на ладан дышащее тело и спросил:
— Жить хочешь?
— Да-а-а, — прохрипел тот, а затем посмотрел на меня и, широко распахнув глаза, издал протяжное: — За мной пришёл человек без лица-а-а…
И издох, так и не услышав заготовленного мной продолжения: «Мол, если ты ответишь на все вопросы, то я тебе медицинскую помощь окажу и даже в живых оставлю».
Однако сказать ему я этого не успел. Гад ползучий отбросил хвост, так и не рассказав ничего интересного.
Посмотрел на бывшего подпольщика.
— Это он меня, что ль так обозвал? — Твердев в ответ пожал плечами, и я спросил: — Ещё что-нибудь интересное видно было? Имейте в виду, нам нужен язык.
— Алексей, по-моему, вы всех убили. Я кого ни потрогаю, ни один признаков жизни не подаёт.
— Ладно, потом поговорим, а сейчас продолжайте дальше нести боевое охранение. Мы там с товарищем лейтенантом госбезопасности сейчас ещё кое-что выясним и выйдем.
— Ага, — кивнул тот.
Я вернулся в палатку. Там Воронцов в это время выяснял обстоятельства, при которых был уничтожен наш обоз.
По словам бойцов всё выходило тривиально. Ехали. Их остановили три «красноармейца», которые проверяли документы. Это оказалась засада. Диверсанты действовали молниеносно. Кого-то убили сразу, а кого-то потом. В том числе и женщин — медицинских работников, когда командир диверсантов посчитал, что их присутствие может навредить дисциплине. Убили, раздели, свалили всех в кучу. И собственно продолжили отдыхать.
— Вот же твари, — синхронно прошипели мы с чекистом.
Дослушав краткий пересказ, Воронцов позвал Твердева и попросил того вместе с Садовским вынести Апраксина наружу.
Сам же кивком показал мне следовать за ним.
Мы вышли из палатки, отошли метров на десять и чекист негромко спросил:
— Ну, что думаешь?
— Я не знаю, — честно ответил я. — С одной стороны, странно это, а с
— И не только в этом. Будь у тебя ещё одна граната, то и в их палатку ты бы тоже закинул.
— Это да. И тут тоже повезло.
— Насчёт везения я с тобой полностью согласен, но всё же проблема есть. Ты же слышал: они практически дали согласие перейти на сторону врага.
— Формально дали, но судя по всему, они действительно потом хотели сбежать. Тем более в крови они не запачкались и при нашем появлении в нас не стреляли. А будь они настоящими диверсантами, то могли бы и открыть огонь.
— Предлагаешь забыть и простить?
— Простить — да. Но всё же немного присматривать за ними будет нелишним.
— Я тоже так считаю, и для дела будет лучше, если я им сейчас об этом скажу. Но вначале, — он обвёл взглядом поляну, остановил свой взор на лошадях и громко сказал:
— Товарищ Твердев, как закончите, берите Садовского в помощники и запрягайте две телеги. Это будет наш обоз.
— Подожди, — остановил его я, вскидывая винтовку, — перед тем как перемещаться по лагерю, пусть и уничтоженному, на всякий случай нужно произвести контроль.
И я стал обходить диверсантов надеясь найти хотя бы одного живого, который мог бы быть использован в качестве допрашиваемого.
Но, увы, вокруг меня лежали только мёртвые.
«Ёлки-палки, — производя очередной контрольный выстрел, корил себя я, — ну почему я сразу не подумал о „языке“? Ведь мог бы в самом конце стрелять не по жизненно важным органам, а только ранить. Ан нет, всех укокошил. И даже последнего, что в палатке с нашими бойцами остался. Кстати интересно, что он хотел сказать, показывая на Садовского? Что тот тоже предатель? Или что, мол, вот поглядите, я их не убил. Жалости от нас хотел? Думал, раз он оставил наших красноармейцев в живых, то и мы ему жизнь подарим? Очень может быть, что так и думал. Правда, зря он так думал, ему бы всё одно пришлось бы за расстрел раненых и врачей ответить, сволочи поганой».
Зачистка и сбор трофеев, к которому присоединились все, кто мог стоять на ногах, заняли около получаса.
Осматривая вместе с Садовским одну из разодранных дымящихся палаток, заметил валяющиеся на земле карты местности.
— В этой палатке у них штаб был, — кивнул Садовский на стул. — Вот тут они меня привязывали и били. А их главный, — он указал пальцем на лежащее тело, — наши документы убрал потом вон в те рюкзаки.
Я подошёл к сложенным в углу трём рюкзакам. В одном оказались какие-то карты и бумаги. В другом печати. А в третьем, кроме писем, лежали документы, бумажные деньги СССР, паспорта, военные билеты и удостоверения.