Неправильный рыцарь

Паветра Вита

— Вот это да-аа… Подействовало! — восхищенно выдохнула Мелинда. Она зачарованно смотрела на обновленный валун. — Ну, чем могла — помогла! Ты свободен от слова и при этом — не нарушал его. Теперь ты — мой. И только мой! — добавила она и строго взглянула на рыцаря.

— Да! — с пылкостью подтвердил он. — Да! Да! Да!

На этот раз их поцелуй был абсолютно, совершенно (ну, то есть ни капельки!) не целомудренным: оба чуть не задохнулись. А потом решили повторить: еще один раз, и еще один, и еще… Что ж, благое дело, дело приятное — его и повторить не грех. Окружающая природа смотрела на влюбленных с одобрением.

…Они нехотя разжали объятья.

— А

теперь — в путь! — скомандовала красавица. — Я буду ждать тебя в обозримых границах Леса (никак не ближе) ровно через три месяца, три недели, три дня, три часа, три минуты и три секунды. Опоздаешь хоть на минуу-ту — никогда меня больше не увидишь. И пеняй тогда на себя.

Мелинда нахмурилась.

— Мое слово крепкое, ты знаешь.

— Сини-ичка моя! — взмолился Эгберт. — У меня же нет ни гроша! Как я пройду заставы? Даже эта одежда, — он потрогал грубую белую ткань, — даже она не спасет меня от уплаты налогов: за возможность прохода, за сам проход, в благодарность за проход и лично в карман стражнику. Хорошо, если одному.

— По-оду-умаешь! Чушь какая! Найди Пелегриниуса, он тебе выход и подскажет.

— Где ж его искать-то? — грустно осведомился Эгберт. — Лес ведь большой.

— Понятия не имею. Дрыхнет себе где-нибудь в укромном уголке. Говорит, «усиленная мозговая деятельность в течение долгого времени чрезвычайно утомляет, а для ее полноценного восстановления мне необходимы отрешенность и уединение». Да не переживай! Захочешь — найдешь. Ну, все! — спохватилась она. — Время пошло.

Мелинда неторопливо оделась, поправила растрепавшиеся кудри и уже хотела идти… Но поймала взгляд рыцаря — такой жалобный, такой молящий.

— Чего тебе еще? — удивилась она.

— Прекрасной Даме полагается дарить возлюбленному что-нибудь на память. Пустячок какой-нибудь, сделанный своими руками. Ну-у, не знаю… рукоделие какое-нибудь — вышивку, например, — робко объяснил Эгберт. — Так полагается.

— Вот еще! Буду я пальцы колоть! — фыркнула его ненаглядная. — Я лучше твой меч починю. Чем не рукоделье? — улыбнулась Прекрасная Дама и на прощанье подарив Эгберту затяжной (слаще меда сладчайшего!) поцелуй, с высоко поднятой головой удалилась прочь.

Глава двадцать четвертая

Между деревьями висело нечто вроде гамака, в центре которого лежал большой мохнатый клубок. То был маг и предсказатель собственной персоной, уютно устроившийся в приспущенной, провисающей паутине. Все его восемь ног прятались под жирным брюшком, скрытые длинной жемчужно-серой шерстью.

Сейчас он походил не на паука, а, скорей, на породистого кота, после сытого обеда прикорнувшего в хозяйском кресле. Редкие лучи солнца скользили по шубе Пелегриниуса и, осторожно, боясь разбудить, гладили спящее чудовище. Одинокая белая искорка (что осталась от вчерашнего сеанса) чуть поблескивала, приподнимаясь и опускаясь в такт его дыханию.

Рыцарю здорово, прямо-таки несказанно повезло: выискивая великого мага, он недолго (каких-то два часа) проплутал по лесу. И вот, наконец, оказался перед спящим чудовищем. Эгберта Филиппа, барона Бельвердэйского, грызли сомнения — как побыстрей (время-то поджимало), но и поделикатней прервать сон Столь Великого Мага, Который Умеет Предсказывать Даже Погоду? Содрогаясь, он протянул руку, о-осто-роожно-о (ой!) по-гла-адил мохнатое тело и быстро, как ошпаренный, отдернул пальцы — паук заерзал, заворочался, зашевелил лапами. Из бесформенной

кучи меха показался один (кажется, зеленый) глаз, который с неприязнью взглянул на Эгберта.

— Ну, ш-што еш-ще?

Рыцарь почтительно поклонился.

— Многоуважаемый Пелегриниус, умоляю Вас о помощи! Я должен временно покинуть лес, но не знаю, как это сделать. — Он беспомощно развел руками. — Коня у меня больше нет: Галахад наотрез отказался уходить отсюда, а пешком я и за пять лет не обернусь.

Паук, проснувшийся уже окончательно, зевнул, энергично почесался, как-то по-собачьи встряхнулся и, выпростав наружу все восемь лап, со вздохом продекламировал:

— Ни с-сна, ни отых-ха измуч-чшен-ной душ-ш-ше… Охо-хо-нюш-ш-шки…

Под удивленным взглядом рыцаря, он дернул за какую-то ниточку — паутина мгновенно натянулась и приняла подобающее ей вертикальное положение.

— Не могли бы Вы убедить своего друга, отца Губерта, помочь мне? Ну, что Вам стоит? Я уж просил-просил, а ни в какую. И Мелинду со мной не отпускает.

Паук хмуро посмотрел на рыцаря.

— Ф-фигуш-ш-шки он тебе помож-жет. Ж-жмот. На нуж-жды науки в ж-жизни не рас-скош-шелитс-с-ся. Ш-што ж-ж! С-с кем поведеш-ш-шься, от того и набереш-ш-шься, — философски заметил Пелегриниус. Он задумчиво почесал лапой мохнатое брюхо, прикрыл глаза (все девять) и, после минутного молчания, произнес:

— Ес-с-сть! С-старая дверь! Деш-шево, а как с-ссердито. Немнож-жшко опас-с-сно, ну, да нич-чше-во. С-справиш-шься!

Великий Маг с превосходством взглянул на растерянного, недоумевающего рыцаря.

— С-скаж-жи ему вс-сего два с-слова: «с-с-старая дверь».

И в тот же миг — белая, невыносимо яркая вспышка ударила Эгберта по глазам, едва не ослепив. Когда же, через некоторое время, он осторожно их приоткрыл, то увидел: Великий Маг Пелегриниус исчез вместе с паутиной. Рыцарь уже почти (почти, да не совсем) привык к тому, что тот никогда не появляется и не уходит без соответствующих спецэффектов. Что, собственно, и полагается магу и великому предсказателю. Разве может существо, тесно связанное с потусторонними силами, вести себя запросто? Кто ж в него тогда верить-то станет? Только распоследний дурак. Эгберт улыбнулся и крикнул в пустоту: «Благо-да-рю-уу!»

В том, что его услышали, рыцарь почему-то нисколечко не сомневался, хотя ответа и не последовало. Должно быть, Пелегриниус решил отдохнуть от трудов праведных и собственной значительности, и снова спал без задних ног (или лап?) в более укромном уголке леса. Там, где в полном уединении он (наконец-то) был абсолютно недоступен для окружающих.

Глава 18

Междуглавие

Эрлих стоял перед запертой дверью в полной растерянности. Как же быть? Попытаться проникнуть внутрь или же — развернувшись, покинуть замок? Уходить, не солоно хлебавши, было не в его правилах, но… Уж больно грозно, величественно, даже неприступно выглядела эта простая деревянная поверхность, собранная из сосновых досок. Облупленная и сверху донизу будто покрытая ранами, она источала едва уловимый аромат…фиалок и роз. Меньше всего рыцарь ожидал учуять ЭТОТ аромат, аромат… Гаэли. Сладкий и нежный, он тут же вызвал в памяти Эрлиха образ так недолго любимой им девушки. Ласковой и нежной — и при этом совсем ненужной. И так жестоко, так хладнокровно им погубленной.