Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес
Шрифт:
Офицер Гарроуэй, взяв акции, задумчиво их перебрал.
– Да, напечатаны красиво…
– А как же! Какие знаки на обороте! А печати! Бросьте-ка взгляд на подписи! Да их миллион! Кое-что все это да значит! Что такое кино, вы знаете. Индустрия похлеще мясной! А «Лучшие фильмы» – величайшая кинокомпания. Она не то, что другие! Во-первых, не транжирит деньги на дивиденды.
– Нет?
– Что вы, сэр! Не выбрасывает попусту ни цента.
– Все деньги там?
– Да, все там. Мало того, она не выпустила ни одного фильма.
– Все
– До единого цента! Лежат себе на полках, полеживают. А возьмем сверхрасходы – то, что разоряет другие компании. Громадные павильоны… дорогие режиссеры… высокооплачиваемые звезды…
– А у них – все там?
– Нет, сэр. В том-то и соль! Не там. Эти «Фильмы» не нанимают всяких там Гриффитов или Глорий Свенсон, съедающих их капиталы. У компании даже и студии нет…
– Даже студии?
– Нет, сэр. Ничего. Только компания. Говорю же вам, прибыльное дельце!
Добрые голубые глаза Гарроуэя расширились.
– Такой шанс, сэр, выпадает раз в жизни!
– Раз в десять жизней! – поправил Уоддингтон.
– А ведь так и завоевывают мир, ухватив за хвост шанс! Что такое Биг-Бен, если разобраться? Простые часы, разглядевшие свой шанс и вцепившиеся в него! – Уоддингтон приостановился. Лоб у него заиграл морщинками. Выхватив пачку акций из рук собеседника, он положил их в карман. – Нет! Не могу! Все-таки не могу их продать!
– Сэр!
– Нет! Слишком велик куш!
– Но, мистер Уоддингтон…
Сигсби X. Уоддингтон словно очнулся от транса. Встряхнувшись, он уставился на полисмена, будто спрашивая: «Где это я?» – и издал глубокий, скорбный вздох.
– Да, деньги – бесовское искушение, – заметил он. – Как подрывают они все принципы, все добрые намерения! Вот и меня искусила жадность, или, если хотите, алчность. Ведь у меня в банке миллионы – и что же? Я чуть не воспротивился великодушному порыву! Кошмар! – Он выхватил из кармана пачку и перебросил полисмену. – Вот, держите! И скорее, пока я опять не поддался слабости! Быстро давайте мне триста долларов, и я бегу…
– Не знаю, сэр, как уж и благодарить вас.
– Не надо меня благодарить! Раз, два, три… – пересчитал купюры Уоддингтон. – Всегда к вашим услугам!
3
А наверху, на кухне у Джорджа, пока велась эта самая беседа, Фредерик Муллет развлекал свою невесту Фанни Уэлч легкими закусками. Трудно выказывать преданность, когда рот у вас набит холодным мясом; трудно – но возможно. И Муллет это проделывал. Он смотрел на Фанни приблизительно так же, как Джордж смотрел на Молли, Хамилтон – на мадам Юлали, а миллионы других молодых людей в Нью-Йорке и его окрестностях смотрят или посмотрят на миллионы других молодых девушек. Из-за хлопотной жизни любовь пришла к нему довольно поздно, но когда пришла, то уж навечно.
Внешность Фанни была вполне достойна его чувств – невысоконькая, хорошенькая, с бойкими черными глазками на круглом личике. Обращала
– А мне здесь нравится, – произнесла она озираясь.
– Правда, кисонька? – нежно спросил Муллет. – Я так и надеялся. Потому что у меня есть для тебя маленький секретик.
– А какой?
– Здесь мы проведем наш медовый месяц.
– Что? На этой кухне?
– Нет, что ты! В нашем распоряжении будет вся квартира, да еще и крыша!
– А что на это скажет мистер Финч?
– Он и знать не будет. Понимаешь, детка, мистер Финч и сам помолвлен. Он скоро женится и уедет в свадебное путешествие. Так что вся квартира останется в нашем полном распоряжении. Что скажешь?
– Неплохо…
– Через минуту-другую я тебе ее покажу. Это лучшая квартира во всем квартале. Большая красивая гостиная с окнами на крышу. Есть и летняя веранда, там можно спать, когда тепло. И ванная есть, с душем. Квартирка – уютнее не найдешь. Мы устроимся с тобой, как птички в гнездышке. А когда месяц пройдет, переедем на Лонг-Айленд, купим там утиную ферму и заживем спокойно и счастливо.
На лице Фанни отразилось сомнение.
– Фредди, а ты можешь представить меня на утиной ферме?
– Конечно! – Глаза его засияли. – Ты стоишь в льняном фартучке на старой кирпичной дорожке между розовыми кустами и смотришь, как Фредерик-младший играет под яблоней.
– Младший – кто?
– Фредерик.
– О? А ты заметил, как маленькая Фанни льнет к моей юбке?
– Да, а Уильям Джон лежит в колыбельке на веранде…
– Знаешь, пожалуй, хватит, – сказала Фанни, – что-то наша семья чересчур быстро растет.
Муллет восторженно вздохнул.
– Зато как все спокойно и мирно после прежней бурной жизни! Утки крякают, пчелы жужжат… Положи обратно ложку, заинька. Ты же знаешь, она не твоя.
Фанни извлекла ложку из потайных складок платья и с некоторым удивлением оглядела ее.
– Сама не пойму, как она туда попала?
– Ты стянула ее, дорогая, – ласково подсказал Муллет. – Твои тонкие пальчики на минутку зависли над ней, точно пчелка над цветком, и р-раз – ложка исчезла. Красиво проделано, но положи на место. Ты же покончила со всем этим.
– Да-а, наверное… – с сожалением протянула Фанни.
– Нет, не наверное, детка, – поправил ее будущий муж, – а точно. Так же как и я.
– Фредди, а ты правда стал честным?
– Конечно, правда. Чист как ясный день.
– По ночам работаешь, значит? Муллет – человек-моль! Роешься в хозяйской одежде, будто ревнивая жена.
Муллет снисходительно засмеялся.
– Все та же малютка Фанни! Как ты любишь поддразнивать! Да, куколка, я с этим покончил. Навсегда. Не украду и костяной запонки, даже если явится моя матушка и бухнется на колени, умоляя. Мне нужна только моя маленькая женушка и домик в деревне.