Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес
Шрифт:
– Любопытно, – задумчиво произнес Хамилтон. – Где-то в глубине памяти что-то такое у меня смутно шевелится, именно в связи с этими акциями. Кто-то консультировался со мной насчет их. Хм… Нет, бесполезно! Никак не вспоминается. Слишком я был занят последнее время, у меня все вылетело из головы. А теперь ступайте, Гарроуэй, и принимайтесь за стихи.
Полисмен насупился. В его добрых глазах полыхнуло бунтарское зарево.
– Нечего их переделывать! Там все правда!
– Гарроуэй…
– Я написал, что Нью-Йорк дурной город, так ведь он и вправду дурной. Тьфу, мерзость! Вот уж поистине зараза! Вползут к тебе в душу,
Хамилтон покачал головой.
– Ничего, Гарроуэй, – сказал он. – Однажды в сердце у вас проснется любовь, и вы поменяете свои взгляды.
– Однажды, – холодно возразил полисмен, – я встречу этого втирушу и попорчу ему физиономию. И тогда уж не у меня одного сердце будет разрываться!
Глава VIII
День свадьбы Джорджа Финча рассиялся светло и ярко. Солнце светило так, как будто Джордж, женясь, оказывал ему личное одолжение. Ветерки несли с собой слабый, но отчетливый аромат апельсинового цвета, а птицы, как только покончили с практическими делами, то есть закусили ранним червячком, все до единой, на много миль вокруг, занялись одним: усевшись на ветках, вовсю распевали «Свадебный марш» Мендельсона. Словом, денек был из тех, когда человек колотит себя по груди, заливаясь «тра-ля-ля-ля!», что Джордж и проделывал.
Шагая из гостиницы после ленча, он думал только об одном – через несколько коротких часов их с Молли умчит волшебный поезд, и каждый поворот колес будет приближать молодоженов к Островам Блаженства и уносить (что еще приятнее) все дальше от миссис Уоддингтон.
Без толку отрицать, что за последние три недели будущая теща досаждала Джорджу дальше некуда. Ее попытки – всегда тщетные – скрыть муки, какие ей причинял один его вид, обескураживающе действовали на впечатлительного молодого человека. Нельзя сказать, чтобы Джордж страдал особым тщеславием, и если б мачеха Молли удовольствовалась тем, что смотрела на него просто как на ошметок, что приволок из мусорного бака кот, он и то не падал бы духом. Но нет! Миссис Уоддингтон зашла еще дальше. Все ее взгляды кричали, что кот, вглядевшись в Джорджа попристальнее, разочаровался напрочь. Увидев, что за ошметок он извлек из бака, кот, досадливо поморщившись – так всегда морщатся кошки при открытии, что их труды пропали впустую, – отправился на новые розыски. Для влюбленного, считающего минуты до того дня, когда единственная девушка в мире соединится с ним, все, буквально все вокруг сияет радостью и счастьем. Но Джордж, несмотря на отчаянные старания, вынужден был исключить из «всего» миссис Уоддингтон.
Однако мелкие досады, в конце концов, пустяки, и мысль, что в доме, к которому он приближается, обитает страдалица, которую вгоняют в грусть любые напоминания о нем и ничто не может утешить, ничуть не снизила бьющего через край блаженства. Тихонько мурлыча под нос, Джордж вошел в сад, а на дорожке наткнулся на Хамилтона Бимиша, задумчиво раскуривающего сигарету.
– Привет! – воскликнул Джордж. – Ты здесь?
– Да, здесь, – согласился Хамилтон.
– Как тебе сегодня Молли?
– Очаровательна. Правда, видел я ее мельком, она убегала.
– Как так – убегала?
– А так. Какая-то маленькая закавыка. Разве ты не знал?
Джордж схватил друга за руку.
– Боже, что стряслось?
– О-ой! –
– Не повезло! – посочувствовал Джордж. – А чего ему приспичило лезть куда-то в такой день? И вообще, человек все-таки должен в самом начале своей карьеры решить для себя раз и навсегда: либо он священник, либо акробат. А уж потом не отклоняться от выбранного пути. Хамилтон, но это же чудовищная новость! Я должен немедленно подыскать замену. О Господи! Всего какой-то час до свадьбы, и нет священника!
– Угомонись ты, Джордж! Все хлопочут и без тебя. Миссис Уоддингтон с радостью все отменила бы, но Молли сразу принялась действовать, и очень активно. Позвонила всюду, куда можно, и наконец ей удалось разыскать незанятого священника. Они с мамашей отправились за ним на машине. Вернутся часа через полтора.
– То есть я что же, – побледнел Джордж, – еще полтора часа не увижу Молли?
– «В разлуке любовь разгорается лишь сильнее». Это я цитирую Томаса Хейнса Бейли. А Фредерик Уильям Томас (начало девятнадцатого века) развивает эту мысль в следующих строках:
Говорят, что разлука губит любовь,Но, прошу вас, не верьте тому!Разлучался с тобою я вновь и вновь,А тебя забыть не могу.Будь мужчиной, Джордж! Крепись. Попробуй мужественно перенести разлуку!
– Но это так больно…
– Мужайся! Я вполне понимаю твои чувства. Я сам терплю муки разлуки.
– Ужасно больно! А еще священник называется! На стул не может залезть, чтоб не звездануться! – Внезапная мысль ударила его. – Хамилтон! А к чему это? Если священник падает со стула и растягивает лодыжку в день венчания?
– Что-что?
– Вдруг это какая дурная примета?
– Для священника – несомненно.
– А тебе не кажется, что это дурное предзнаменование для жениха и невесты?
– Никогда про такую примету не слыхивал. Научись-ка обуздывать свои фантазии. Сам доводишь себя до нервного состояния, а потом…
– Нет, а в каком состоянии, по-твоему, может находиться человек, если в утро его свадьбы священник кувыркается со стула?
Хамилтон терпеливо улыбнулся.
– Н-да, в таком случае некоторая нервозность неизбежна. Я заметил, что даже Сигсби, не главное, казалось бы, действующее лицо, и тот весь издергался. Гулял он тут по лужайке, а когда я, подойдя сзади, положил ему руку на плечо, подпрыгнул точно вспугнутый олень. Будь у него ум, я бы сказал – у него что-то на уме. Определенно опять замечтался о своем дивном Западе.
По-прежнему ярко сияло солнышко, но Джорджу почему-то казалось, что вокруг стало облачно и знобко. Дурное предчувствие охватило его.
– Какая все-таки досада!
– Так сказал и священник.
– Расстраивать такую хрупкую, чувствительную девушку в такой день!
– По-моему, ты драматизируешь. Мне показалось, Молли ничуть не потеряла самообладания.
– Она не побледнела?
– Ни в малейшей степени.
– И не расстроилась?
– Она была в нормальном, обычном состоянии.