Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес
Шрифт:
– Что вам нужно?
– Потолковать с вами. Что это такое я слыхала, будто вы просите людей совершить преступление?
Совесть Сигсби и без того металась в дикой лихорадке, и слова гостьи оглушили его будто взрыв динамита. Его бурному воображению тотчас представилось, что девушка, столь близко знакомая с его личными делами, агент секретной службы, а те, как известно, из кожи вон лезут, чтобы омрачить жизнь преступникам-любителям.
– Не понимаю, – хрипло выговорил он.
– Ну да, как же! – нетерпеливо бросила Фанни. Девушкой она была деловой и терпеть не могла
Все еще опасливо Уоддингтон молча пялился на незнакомку. Теперь он решил: она расставляет ловушку, чтобы выудить у него признание, а потому не издавал ни звука, только трудно и хрипло дышал.
Однако Фанни, девушка ранимая, молчание его истолковала неправильно. Ей показалось, он не верит в таланты женщин.
– Если это мог бы проделать Фредди, могу и я! – заявила она. – Опля! Смотрите!
Тонкими пальчиками Фанни приподняла часы и цепочку.
– Что это? – выдохнул Сигсби.
– А на что похоже?
Уоддингтон прекрасно видел – на что, и ошалело ощупал кармашек жилета.
– А я не заметил, как вы их вытащили!
– Никто никогда не замечает! – горделиво отозвалась Фанни, и то была совершеннейшая, истинная правда. – А теперь, когда вы видели мою работу, вы мне верите? Что сумеет Фредди, сумею и я?
Измученную душу Сигсби X. Уоддингтона обдало прохладной целительной волной облегчения. Он понял, что ошибался в посетительнице. Никакой она не детектив, а блестящий специалист, до того ловко выуживающий всякую всячину из чужих карманов, что никто и не замечает. Как раз такой ему и требовался.
– Конечно, сможете! Безусловно! Не сомневаюсь, вы сможете! – жарко заверил Сигсби.
– Так что за работа?
– Мне нужно, чтобы вы стащили для меня жемчужное ожерелье.
– А где оно?
– В сейфе, в банке.
На живом личике Фанни написались разочарование и досада.
– Без толку и обсуждать. Я по сейфам не работаю. Я девушка тонкая, благовоспитанная и в жизни не держала в руках оксиацетиленовую паяльную трубку.
– Нет, вы не поняли! – заторопился Уоддингтон. – Когда я сказал, что ожерелье в банке, я имел в виду – пока что. Но вскоре его оттуда вынут и положат среди других свадебных подарков.
– A-а, вот теперь уже похоже на дело!
– Конечно, имен упоминать я не стану…
– Да мне и ни к чему.
– Просто скажу, что А, то есть владелица ожерелья, вскоре выходит замуж за Б.
– Об этом я и сама догадалась. Могу добавить, заполняя пробелы, – они любят друг друга.
– У меня есть основания предполагать, что венчание состоится в Хэмстеде, на Лонг-Айленде, где у мачехи (назовем ее В) имеется летний домик.
– А почему не в Нью-Йорке?
– Потому что, – не стал таиться Уоддингтон, – я высказал желание, чтобы венчание состоялось в Нью-Йорке.
– И что?
– А я – Г. Муж этой В.
– Ага. Тот субъект, который заполняет резервуар водой за шесть часов пятнадцать минут, тогда как В заполняет другой за пять
– А теперь я и сам целиком за венчание в Хэмстеде. В Нью-Йорке труднее провести вас в дом. А в Хэмстеде в столовой, где выставят на обозрение подарки, высокие стеклянные двери, и они выходят прямо на лужайку. Вы сможете спрятаться в саду, подкарауливая удобный момент.
– Проще пареной репы!
– Вот и я так подумал. Значит, сегодня же вечером изо всех сил примусь настаивать, чтобы венчание состоялось в Нью-Йорке, и уж тогда его точно устроят в Хэмстеде.
– Как забавно!.. – задумчиво оглядела его Фанни. – Если вы – Г и муж В, а В – мачеха, так вы, стало быть, отец А. Зачем же вам понадобилось воровать ожерелье у дочери?
– Ну-ну-ну! – вскинулся Уоддингтон. – Дельце это деликатное, и прежде всего вам надо усвоить – никаких вопросов!
– Да я так, просто девичье любопытство.
– Вот и запакуйте его покрепче и перевяжите ленточкой. Повторяю, дело деликатное, и меньше всего мне нужно, чтобы кто-то разнюхивал мотивы и доискивался причин. Словом, за работу, как и подобает послушной девочке! Выкрадите ожерелье, передайте его тишком мне, а потом – выкиньте все из своей хорошенькой головки раз и навсегда!
– Как скажете. А теперь, переходя к главному, что мне с этого будет?
– Триста долларов.
– Да ну! Совсем не та сумма!
– Это все, что у меня есть.
Фанни призадумалась. Триста долларов – жалкие, конечно, гроши, но все-таки деньги. Пригодятся на меблировку молодоженам, а работа, как ее описали, совсем простенькая.
– Ладно, сойдет! – уступила она.
– Так беретесь?
– Ну!
– Умница! – похвалил Уоддингтон. – Где мне вас найти?
– Вот мой адрес.
– Черкну вам записочку. Вы все поняли?
– А то! Я прячусь в кустах, выжидаю момент, проскальзываю в комнату, краду ожерелье и…
– И передаете его мне!
– Э… конечно…
– Я буду ждать в саду под окнами и встречу вас, как только вы появитесь. Таким образом, – Уоддингтон устремил на свою юную помощницу пристальный, многозначительный взгляд, – мы избежим всяких фокусов-покусов.
– Каких еще фокусов-покусов?
– Да так, без конкретики, – небрежно махнул рукой Уоддингтон. – Фокусов-покусов, и все!
Глава VII
Каждому известно, что существует множество способов измерять время, и с давних пор ученые мужи жарко отстаивают каждый свой. Гиппарх Родосский злорадно усмехался, стоило упомянуть при нем Марина Тирского; а взгляды Ахмеда ибн Абдаллы из Багдада до колик смешили Пурбаха и Региомонтана. Пурбах, в обычной своей грубовато-добродушной манере, утверждал, что теоретик этот, видимо, настоящий осел, на что Региомонтан, чьим девизом было «Живи и другим не мешай», возражал, что Ахмед попросту еще слишком молод и честолюбив, а потому не следует судить его слишком сурово. Пурбах переспросил: «Да-а?» – и Региомонтан ответил: «Да, да», – но Пурбах воскликнул, что от Региомонтана его просто тошнит. Так случилась их первая ссора.