Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес
Шрифт:
– Да…
– Но я, сэр, побеждал. Не проиграл ни одной битвы, с тех пор как нахожусь у вас на службе, мистер Финч.
– И все-таки, Муллет, вряд ли я оставлю вас у себя.
Муллет безропотно склонил голову.
– Я боялся этого, сэр. С той самой минуты, как этот плоскостопый коп вылез на крышу, у меня возникло предчувствие – быть беде. Но я был бы очень вам благодарен, сэр, если б вы переменили решение. Могу заверить вас, я полностью исправился!
– Вера повлияла?
– Нет, сэр. Любовь.
Слово это, по-видимому, затронуло тайную струнку в душе Джорджа. Лицо его утратило
– Муллет! Вы влюблены?
– Да, сэр. Ее зовут Фанни. Фанни Уэлч. Она карманная воровка.
– Карманная воровка?
– Да, сэр. Самой высшей квалификации. Стащит часы у вас из кармана так, что вы поклялись бы – она и на ярд к вам не приближалась. Вот это искусство! Но она пообещала мне стать честной, если честным стану я. И я уже откладываю деньги на покупку мебели. Так что очень надеюсь, сэр, что вы передумаете. Меня здорово подкосит, если я сейчас лишусь работы…
– Не следовало бы, конечно… – Джордж собрал лоб в гармошку.
– Так вы не уволите меня?
– Только слабость… да, только слабость…
– Нет, сэр, что вы! Это истинно христианский поступок. Джордж впал в задумчивость.
– Сколько вы уже у меня, Муллет?
– Месяц, сэр.
– И мои жемчужные запонки на месте?
– Лежат, сэр, все в том же ящике.
– Ладно, Муллет. Можете остаться.
– Премного вам благодарен, сэр!
Снова повисла пауза. Заходящее солнце набросило на крыши золотистый ковер. В такой любого человека тянет на откровенность.
– Знаете, Муллет, – произнес Джордж Финч, – любовь – удивительная штука!
– Движет солнца и светила, сэр, как я частенько говорю.
– Муллет…
– Сэр?
– Признаться вам кое в чем?
– Если желаете, сэр.
– Я тоже влюблен.
– Быть не может!
– Вы заметили, Муллет, что я стал очень придирчив в своей одежде?
– Да что вы, сэр! Нет, не обратил внимания.
– Да, я стал придирчив. И тому есть причины. Она живет, Муллет, на Семьдесят девятой улице. Первый раз я увидел ее в ресторане «Плаза» с женщиной, очень похожей на императрицу Екатерину. Вероятно, это ее мать.
– Вполне возможно, сэр.
– Я шел за ней следом, до самого дома. Сам не знаю, почему я все это рассказываю?
– Да, сэр.
– С тех пор я частенько прогуливаюсь у ее дома. Вы знаете, где Семьдесят девятая улица?
– Ни разу там не бывал, сэр.
– К счастью, улица не очень оживленная, не то меня давно бы арестовали как подозрительную личность. До сегодняшнего дня, Муллет, я и словечком с ней не перекинулся.
– А сегодня, сэр, поговорили?
– О да! Вернее, она со мной поговорила. Голосок у нее, Муллет… Так щебечут весной птички.
– То есть мелодичный, сэр?
– Вернее назвать – «небесный»! Все, Муллет, случилось так. Я стоял у ее дома, когда она вышла гулять со скотчтерьером. С меня сорвало ветром шляпу, та покатилась мимо нее, и она ее остановила. Наступила на нее ножкой, Муллет!
– Вот как, сэр?
– Да! На ту самую шляпу, которую вы видите. Наступила! Она! Вот на эту самую шляпу!
– А потом, сэр?
– Из-за переполоха она выпустила поводок, и скотч-терьер удрал за угол, в сторону Бруклина. Я погнался за ним, и мне удалось поймать псинку на Лексингтон-авеню. Шляпа у меня снова слетела, и ее переехало такси. Но поводка я не выпустил и благополучно вернул песика хозяйке. Она сказала – обратите особое внимание на ее слова – она сказала: «О! Спасибо вам большое!»
– Так прямо и сказала, сэр?
– Представляете? Не просто «спасибо» или там «о, спасибо!», а «спасибо вам большое!». – Джордж устремил острый взгляд на своего лакея. – Муллет, ведь это очень знаменательно?
– Да, сэр. Чрезвычайно.
– Если бы она хотела положить конец знакомству, разве она благодарила бы с такой теплотой?
– Ни в коем случае, сэр!
– И это еще не все! Она добавила: «Знаете, он такой шалунишка, правда?» Муллет, вы постигаете всю тонкость этих слов? «Он такой шалунишка» – всего лишь утверждение, но, добавив «правда?», она как бы спросила, а что думаю я. Как бы решила узнать мое мнение. Знаете, Муллет, что я сделаю, когда переоденусь?
– Пообедаете, сэр?
– Какой обед! – передернул плечом Джордж. – Нет! Бывают минуты, когда сама мысль о еде оскорбительна. Мы не животные, Муллет. Как только я переоденусь – а сделаю это со всем тщанием, – я вернусь туда, позвоню в дверь, войду, так вот прямо, и осведомлюсь о собаке: «Как там ваш песик?» Ну и так далее. В конце концов этого требует элементарная вежливость! Эти скотчтерьеры такие изнеженные… Нервные… Никогда не угадаешь, как скажутся на них бурные переживания. Да, Муллет, так я и сделаю. Вычистите костюм, как не чистили никогда!
– Слушаюсь, сэр.
– Подайте мне несколько галстуков. Скажем, дюжину!
– Слушаюсь, сэр.
– А… заходил утром бутлегер?
– Да, сэр.
– Тогда смешайте виски с содовой, да покрепче, – распорядился Джордж. – Что бы ни случилось, сегодня вечером я должен быть в отменной форме.
4
В упоительные мечтания Джорджа, резко выдернув его в реальность, ворвался грохот трехфунтовых гантелей, покатившихся по крыше к нему. Такой дикий, омерзительный грохот обескуражил бы и Ромео. Следом появился Дж. Хамилтон Бимиш, как ни странно, на четвереньках. Твердо веря в здоровое тело, равно как и в здоровый дух, он регулярно проделывал на свежем воздухе получасовую зарядку с гантелями и с лестницы кувыркнулся не впервые.
Вернув себе в три движения, расчетливо-экономных, равновесие, гантели и очки, он узрел Джорджа.
– А, вот и ты! – воскликнул Хамилтон.
– Да, – отозвался Джордж, – и…
– Что это я слыхал от Муллета?
– А что ты слыхал от Муллета?
– Муллет говорит, ты дуришь из-за какой-то барышни.
– Муллет говорит, ты знал, что он бывший заключенный. Хамилтон решил разделаться с пустяком, а уж потом перейти к делу серьезному.
– Ну да, знал. Надеюсь, ты читал мои статьи «Как поступать с исправившимся преступником»? Там я четко изложил, что человек, только что освободившийся из тюрьмы, менее остальных склонен к преступлениям. Все логично! Подумай сам. Если ты пролежал год в больнице после того, как спрыгнул с крыши и расшибся, какой спорт покажется тебе самым отвратительным? Разумеется, прыжки с крыши!