Непримиримые
Шрифт:
– Вот что, – голос абонента обрел былую твердость. Верилось, что этот человек привык отдавать распоряжения. – Устрани все препятствия.
– Но эти хлопоты тоже должны быть оплачены. Я не альтруист! – напомнил Карась.
– Договоримся, – прозвучал немедленный ответ.
Карась сунул телефон в карман. Ну, вот и переговорили. Однако легче от этого не стало.
– Что стоишь, поехали! – приказал Карась.
Второй понимающе кивнул. Машина плавно тронулась.
– Адрес проверил, он действительно там проживает?
– Все в точности, покойничек не соврал! – подтвердил Второй.
Хотя стоило ли сомневаться? Перед стволом – как перед священником во время исповеди. Малейший свой грех вспомнишь!
Чалый проживал на окраине города. Оно и к лучшему, меньше будет любопытствующих глаз. Флигелек был старенький, но очень крепкий, в этих восьмидесяти квадратных метрах Чалый был полноправным хозяином.
Перед входом в дом был разбит небольшой палисадник. В двух окнах из пяти горел свет. В одном из них показалась высокая мужская фигура. Некоторое время мужчина стоял не шелохнувшись, невольно возникало впечатление, что он рассматривает людей, притаившихся в темном дворе. Но то – обман! Вряд ли он смог бы рассмотреть густую темень на расстоянии метра.
Занавеска на окне вдруг распахнулась, и Антон Толкунов уже четко увидел мужчину лет сорока пяти с короткой прической. Что бросалось в глаза, так это невероятная худоба, еще более подчеркнутая глубокой тенью, падающей на его лицо. Взгляд прямой, жесткий, как если бы он уже знал о готовящемся нападении и вот сейчас решил рассмотреть лица своих обидчиков. Такой человек мог быть только вожаком. Второстепенные роли не для него.
Вот он поднес ко рту сигарету, крепко затянулся. Его худоба обозначилась от этого еще резче, а лицо стало выглядеть куда более зловещим. Докурив, он швырнул окурок через распахнутую форточку и отошел в глубину комнаты.
Когда Карась подходил к флигелечку, у него не было никакого плана, теперь, когда он увидел Чалого на расстоянии нескольких метров, он уже понимал, что ему следует делать. Он прекрасно понимал этого человека, потому что был слеплен из одного с ним теста. Такие люди, как Чалый, ничего не боятся, а если что и может их сломать, так только паралич.
Карась подошел к двери и негромко постучал. Он был убежден, что хозяин распахнет дверь, даже не поинтересовавшись, кто же к нему ломится в столь поздний час. Для него, прошедшего зону, все неприятности оставались в недалеком прошлом. А потом, возникает вопрос: кто же способен потревожить без надобности уважаемого человека?
Была еще одна причина, по которой вор откроет дверь, не поинтересовавшись визитом: невозможно стать по-настоящему отважным, проигрывая второстепенные сражения. Если уж ты действительно бесстрашен, так будь добр, распахни дверь и встреть опасность с открытым лицом. Как же иначе в глаза смотреть людям, если проявил малодушие или струхнул?
Таких людей невозможно испугать – не тот человеческий материал. Сломать можно, но кому нужны осколки!
Дверь приоткрылась, и в проеме показалась худощавая фигура в потертых джинсах, на худых плечах батник синего цвета, некоторая попытка на изыск. В широко распахнутом вороте поблескивала серебряная цепочка. Карася встретил строгий и настороженный взгляд, свидетельствующий о том, что хозяин дома может атаковать в любую минуту. Не исключено, что правой рукой, предусмотрительно спрятанной за косяком, он сжимает нож. Такие люди, как Марк Чеканов, очень недоверчивы и крайне подозрительны, их можно расположить к себе разве что добродушием.
Широко улыбнувшись, Антон произнес:
– Я от Назара Черного. Он просил кое-что передать тебе.
Чалый не торопился впускать гостя в дом. Поди разберись, что это за «троянский конь»! Но вести серьезных разговоров у порога не полагалось. Антон продолжал обезоруживающе улыбаться, как бы предлагая Чалому сделать выбор: хочешь – впускай, а если нет – так я в обратную дорогу потопаю.
Стоявший в одиночестве гость должен показаться Чалому неопасным: если бы хотел завалить, так сделал бы это с порога.
Едва кивнув, Чалый слегка посторонился, пропуская гостя вовнутрь. В прихожей что-то негромко стукнуло: «Ага, так оно и есть, спрятал заготовленную заточку. Теперь она ему как будто бы без надобности». Но расслабляться не стоило, такие типы припасают в потайном месте что-нибудь не менее убойное на случай неприятного развития разговора.
Чалый немного посторонился. Теперь они стояли лицом к лицу, они были одинакового роста. Вор был немного старше, а глубокие морщины на сухих щеках лишь добавляли ему несколько лишних лет.
– Что он хотел?
– Я его сосед, мы с ним на одной лестничной площадке живем. – Взгляд у Чалого оставался немигающим – о доверии речи быть не могло. Чалый не из тех людей, что бросаются на грудь первому встречному. Двадцать лет заключения способны отучить от подобной сентиментальности всякого. – Наши бабы – подруги, вот и мы как-то сошлись.
– Как тебя зовут?
– Иван.
– Что-то он мне о тебе не рассказывал, Иван.
Сказано было обыкновенно, но так, что от его слов невольно потянуло могильным холодом.
Смутившись, Карась проговорил:
– Мне он тоже о тебе не рассказывал. А вот сегодня решил поделиться. – Голос Карася сделался тише. – Сказал, что вокруг дома какие-то два типа ошиваются. Сегодня он прийти не сможет, боится их к тебе привести.
В глазах Чалого произошла какая-то перемена, о доверии речь не шла, но взгляд заметно смягчился. Теперь он слушал с заметным интересом.
– Вот и попросил меня к тебе заехать.
– А что же он тогда не позвонил?
– Я его о том же самом спросил, а он говорит, что линию могут прослушивать. В наше время это пара пустяков.
– Как далеко зашло!
Для откровенного разговора информации было недостаточно, и Карась отважился.
– Еще он сказал, что звонил Шевцову. Сейчас дела у того идут неважно, его кто-то хочет грохнуть, и он просит твоей помощи.
– Так, – понимающе кивнул Чалый. – Под «крышу», что ли, решил залезть?
– Так получается. Он даже готов дать тебе в «Цветметалле» долю.
– И сколько?
– Десять процентов... Что Назару передать?
Еще секунду Чалый размышлял, а стоит ли довериться, но потом, уяснив, что другого выхода нет, произнес: