Непримиримые
Шрифт:
– Где ты пропадаешь? Может, тебе деньги не нужны?
В последних словах прозвучала откровенная ирония. Петляков всегда находил подходящий момент для сарказма, сейчас это было как нельзя кстати.
Мозг, мгновенно отреагировав, услужливо предоставил три десятка подобающих ответов разной эмоциональной окрашенности: от откровенно злого до ехидно-льстивого. Оставалось только подобрать наиболее подходящий, на что потребуется соответствующее время. Анатолий уложился в три секунды, выдохнув застоявшуюся горечь, он проговорил:
– Возникли некоторые сложности, меня чуть не грохнули! Причем в двух местах на протяжении одного часа. В первый раз, когда я делал запись, и во второй раз, когда я подъехал к своему дому.
Воцарившееся молчание было тягостным. У Анатолия вдруг невольно возникло ощущение, что оно может продлиться все следующее тысячелетие, однако не случилось, Петляков заговорил все тем же размеренным голосом, к которому Власенков успел привыкнуть.
– Сделаем вот что... Ты знаешь, где находится мой офис? – И уже громче, видно, воспринимая некоторое затянувшееся молчание за мягкую форму отказа, добавил: – Тебе уже приходилось там бывать!
– Приходилось, – признался Власенков.
– Жду тебя в офисе через час, и захвати все, что успел записать.
– У меня есть сомнения...
– А не грохну ли я тебя, так, что ли? – язвительно переспросил Петляков.
– Вроде того... За последние часы со мной столько всего произошло, что я невольно опасаюсь.
– Послушай, если бы я этого действительно хотел, то сделал бы это раньше и значительно тоньше. Тебе не приходила такая мысль?
– Хорошо, – не без труда принял решение Власенков. – Я приеду.
Положив трубку, Вадим Петляков включил монитор. Через секунду на экране появилось изображение командира разведроты Антона Толкунова. Он же Карась, прозванный так сослуживцами за свою невероятную живучесть. За последние пять лет, что они не виделись, Антоша совершенно не изменился, вот только кожа на его и без того костлявом лице сделалась суше, да морщины у глаз углубились, как будто бы эти годы он рассматривал человечество через оптический прицел.
А так – прежний...
Пожалуй, что более служивого человека, чем капитан Карась, встречать ему не доводилось. Антон просто был создан для армейской службы, и поэтому не удивительно, что судьба вытолкнула его в военную разведку, где он сумел проявить себя в полной мере. Даже сейчас, по прошествии многих лет, его рейды по тылам боевиков кажутся просто фантастическими, а некоторые из них и вовсе вошли в учебники разведки, на которых будет учиться еще не одно поколение спецназовцев.
Так что с полной уверенностью можно было сказать, что он был лучшим! Находиться под командованием такого офицера было не только честью, но и большой удачей. За четыре года службы в военной разведке Толкунов потерял всего лишь двух человек – самый высокий показатель из всех спецподразделений за последние десять лет. И то эти потери можно было бы отнести на нерадивость самих бойцов. Первый, нарушив запрет, тайком ушел в соседнее село к девушке, с которой у него сложились романтические отношения, совершенно не подозревая о том, что на месте свидания его будут ждать четыре негостеприимных ваххабита. А второй, надумав подивить сослуживцев лихостью, был убит снайпером.
Дисциплина в подразделении Толкунова всегда была железной. Он вообще не любил разгильдяйства и умел закручивать гайки даже там, где, казалось бы, крутить уже было невозможно, но именно эта строгость спасала жизни. Осознание правильности его действий наступало значительно позже, когда едва ли не поминутно начинаешь воссоздавать подробности прошедшего боя, вспоминать грохот разорвавшейся поблизости гранаты и свит пуль у уха. Начинаешь невольно понимать, что отданная команда и благоразумный риск в тот момент были наиболее оптимальными из всего того, что можно было предпринять.
Вадим поймал себя на том, что ему не хватает Карася, несмотря на всю сложность его характера, на вспышки раздражения, проявлявшиеся даже в простом разговоре. Воспоминания болезненно царапнули душу, и ему потребовалось несколько минут, чтобы обрести себя прежнего, невозмутимого и спокойного.
Петляков поменял кадр.
Теперь Антон был в камуфляже, широко улыбаясь прямо в объектив (впрочем, веселость была его естественным состоянием, он вообще не умел унывать), он поправлял сместившийся подсумок. Нетипичность ситуации заключалась в том, что этот снимок был сделан перед той памятной спецоперацией, за которую впоследствии с него сорвали погоны и отдали под трибунал. Однако до окончательного вердикта дело так и не дошло – еще через три месяца Карась неожиданно пропал. Некоторые из бойцов полагали, что капитана ликвидировали, как хранителя многих секретов. Где-то они были правы, такое случалось.
Однако Карась дал о себе знать несколько неудавшимися покушениями на Шевцова. Хотелось бы, конечно, спросить: где Антон был все это время и что это за всемогущая организация, сумевшая выдернуть его из лап Фемиды.
Может, и получится?
Антон был не суеверен, предрассудков не имел, а потому мог позволить себе такую роскошь, как фотографию на память перед трудным рейдом. Почему-то он всегда был уверен, что с ним ничего не случиться, и всякий раз оказывался прав!
В тот памятный рейд их отряд состоял всего лишь из десяти человек. Задача заключалась в том, чтобы отловить полевого командира Азата Халила – эдакий гнойный прыщ на заднице армейского командования. Его тщетно пытались отловить последние два года. Буквально накануне в штаб поступила оперативная информация о том, что в ближайшую ночь он объявится в горном селении Хаса Юрт, где проживал его двоюродный брат.
Операция готовилась в строжайшей тайне (был риск утечки информации), не единожды Азат умудрялся просачиваться через плотные кордоны, подобно воде сквозь пальцы. Агентура у Халила была налажена не хуже, чем в войсковой разведке, и поэтому о предстоящей операции знало всего лишь три человека: командир соединения, начальник штаба и сам Толкунов.
Небольшую группу спецназовцев вертолет высадил на один из горных хребтов, с которого, соблюдая строжайшую конспирацию, пришлось идти ещё километров десять. Вадима Петлякова всегда поражала способность Антона ориентироваться в кромешной тьме, при этом он мастерски обходил минные ловушки и растяжки, во множестве расставленные на горных тропах. А в тот раз он и вовсе подивил всех, указав на три фугаса, выставленных один за другим. Пришлось немного задержаться, пока их разминировали. Возможно, что такому феноменальному чутью способствовал его талант следопыта, доставшийся от сибиряка-деда. Антон вообще был человеком непредсказуемым, со сложным и неуживчивым нравом. В нем смешалась кровь чуть ли ни всех сибирских народностей. И будто бы в противовес к сибирскому коктейлю, не пожелав смешиваться с ним, в его жилах текла и немецкая кровь, доставшаяся от матушки-баварки: именно она сделала его педантом во всем. В какой-то степени именно кровь воинственных тевтонов впоследствии сыграла в его судьбе роковую роль.
Пройдя без малого с десяток верст, отряд выбрался на проселочную дорогу, ведущую к селу. И надо же было такому случиться, что именно в это время по ней проезжал «УАЗик», в салоне которого, включая водителя, находилось четверо мужчин. Отряд заметили. Из опасности быть раскрытыми машину решили задержать. Даже в ту минуту ещё ничто не предвещало худшего. Подобные задержания они производили неоднократно – всего-то вынужденная мера необъявленной войны. Проигнорировав их требование остановиться, водитель прибавил скорость, рассчитывая скрыться за ближайшим поворотом, и вот тогда капитан Толкунов выпустил длинную прицельную очередь по колесам внедорожника, заставив его прижаться к обочине.