Непряха

Готовцева Наталья

Айан из услышанного уразумел одно: Фрол умолчал о ночной вылазке, а Чуумпу Кудеяр явно не ведает, что его есаул, не спросясь, отлучался. «Темнит Удатный. Довести до атамана али нет?» – вот что тревожило думы охотника. Но тут еще одна оказия, мозголомка: «С чего это Фрол обратился к Кудеяру чудно как-то, что за Юрий Васильевич? С затеей вроде как понятно – осесть на Москве, а что тут уж важного, не ясно. Говаривали, что законы у московитов суровые, может и статься, что не всем разрешено обзаводиться в городе домом. Да как же тогда Фрол, чем он заслужил?» Не стал более ломать себе голову Айан, в дороге что-нибудь придумается: сколь веревочке ни виться, а конец будет.

Глава 3. Есаул

Фрол Удатный, молодой красивый казак, косая сажень в плечах, был не из робкого десятка и далеко не прост. При крещении нареченный Фролом Алексеевичем Семеновым, вырос в отцовском господском доме с многочисленной дворней на богатой Новгородской земле. В достатке, но без ласки – мать он не помнил, она покинула этот мир, когда дитяти еще году не было. Боярин вторично заводить семью не возжелал,

отдался с головой службе. Фрола Алексеевича, следуя по духу и по плоти древним вековым традициям Господина Великого Новгорода, обучали наукам разным. В числе прочего и воинскому искусству, где он делал значительные успехи. Отец его, боярин Семенов, состоял в должности сборщика дани с инородцев, живших на благодатных просторах Карелии, в пользу государства Московского. И считалось очевидным, когда Фрол подрастет, получит должность в наследство. Но чаяниям оберегателя воли государя, царя и великого князя всея Руси было не суждено сбыться. Разъяренная толпа новгородской черни, подзуженная ненавистниками всего московского, обзывая изменщиком, клятвопреступником, не чинясь, прямо на глазах сына растерзала его. Из дворни никто не посмел заступиться. Поводом для расправы послужили слухи, что Семенов подкупал бездельников и пьяниц на низу – заставлял злословить в Москве на новгородцев. Якобы это он сдавал московитам всех мало-мальски недовольных, те опосля мучены были в пытошных. Ходили слухи, что Семенов якобы и в Сведошный приказ жалобы писал: что-де на Новгороде про него, государева слугу, говорят непотребное, бесчестят, поганят подстилкой московитой. А ведь род Семеновых завсегда стоял на Новгороде за защиту иноверных влияний: воздвигал и содержал монастыри да храмы новгородские. Вдовы и сироты, порожденные войной с московитами – татарскими прихвостнями, имели поддержку и корм на его дворе. Но завистники сделали свое поганое дело, оговорили и, не убоявшись гнева московитов, обескровили, разорили Семенова по-новгородски – поставили на поток. Опосля и вовсе извели. Фрол в ночь после расправы толпы над отцом ближним помощником отца, дядькой, состоявшим при нем неотлучно, был вывезен тайно в Москву. Да только московским не было дела до какого-то сынка сборщика податей: «Поделом. Знать, родитель твой зарвался, а вору и бесстыднику защиты от государя грех просить. Сын – и за отца ответчик. Молись, что жив остался», – вот и весь сказ. В память об отчем доме остались Фролу ночные кошмары: темный от пожарища двор и подвешенное на воротах искромсанное синюшное тучное тело родителя. Молодому Семенову стукнуло семнадцать лет, только в силу входил, но был уже нетерпелив, заносчив, а теперича мечты самому стать хозяином жизни удалились за горизонт. Не найдя в Московии понимания, своим новгородцам став врагом, Фрол подался в казаки, на вольное кормление: авось и подвернется случай обрести честь и вернуть себе имя. Среди товарищей получил новое прозвание. Обходила смертушка его не раз, везло молодчику несказанно, и Фрол Семенов, лихой казак, стал зваться Фролом Удатным.

Года два приглядывался к нему Кудеяр: вроде как сметлив да и держится с достоинством, не гнется под ударами судьбы, к тому же бесстрашен в бою, трезв умом. Только единожды Фрол выказал себя странным образом, но атаман особо не придал значения тому случаю: хмельная спесь, да и только. Тем паче, что опосля молодец знал меру в питии.

Загуляли как-то в Стыдном, долгонько стояли там в ожидании приказа, куда следовать на службу. Венчанный недавно на царство помазанник Божий Иван Васильевич выказывал нетерпение укрепиться в своем положении самодержца. Задался целью сотворить на всей земле свое царство-государство: «Москва должна стать православным центром мира! Мы желаем!» Особливо зарделся после великого пожара и волнений в народе, когда чернь устроила беспорядки на улицах Москвы, разграбила дворы Глинских, перебила бесчисленно вооруженных слуг. Царь, вышедший самолично к разбушевавшимся бунтовщикам и успокоивший их, уверовал в свою избранность, в свою силу и власть, данную им сколь не по рождению, а свыше. А ближний басурманский мир был угрозой этому свершению, значится, первостепенное дело покорить себе Казань, присоединить ханство к Руси, тем не дать ему создать союз с крымчаками и ослабить влияние Османской империи. Первый поход стал демонстрацией намерений Ивана. Кудеяровцы в стороне не остались, нанялись к союзнику московитов Шаху-Али, но так и не выступили. Вестник сообщил, что все царское войско, простояв одну седмицу без дела под стенами Казанского ханства, развернулось и ушло обратно на Москву. Казаки и распоясались, постоялый двор сотрясался, шумел. Фрол сомлел быстро, перебрал, по молодости был некрепок на хмельное. Братья-казаки снесли его в ближайший курень, где жила молодая вдовица их сотоварища, погибшего в одной из неудачных стычек при набеге на Персию. Она впустила: «Пусть проспится, не жалко». Через часок-другой туда заглянул Тихонков. Он заранее сговаривался с красавицей-черкешенкой, приглянулась она ему давно. Ожидал, что вот случай и случился, ночка будет сладостной… Кудеяр, одной ногой переступив порог проема с низкой притолокой, разогнулся было да так и застыл: Фрол раскидывал прямо по всему земляному полу солнцем под ноги вдовы связки шкур. Там и соболя с горностаями, да лисы с белками.

– Будешь у меня сама вся наряженная с ног до головы, укрываться скорой и ступать только по скоре. Дарю! – Фрол, возбужденно сопя, шатаясь, кое-как поднялся с колен и попытался обнять женщину.

А та пихнула его и съязвила:

– Ишь жених выискался!

Фрол и так еле держался на ногах, не устоял и всей тушей опрокинулся на спину, сдвинул и стол, и скамьи дубовые. Полетели чаши, туеса, а глиняный горшок глухо стукнулся об лоб молодца, лопнул, и из него вывалилось варево, залив

всю забубенную головушку незадачливого ухажера. Черкешенка только еще заливистее захохотала, завидев атамана, подмигнула ему.

– Эко каков у тебя сотник, однако! Горазд чужим добром похваляться!

Кудеяр хмурил брови, играл желваками, но перекреститься на образ не забыл.

– Молодцев приваживаешь, красавица. Зачем он тебе, меня дразнить удумала?

– Заревнуешь что ли? – все веселилась Прасковья.

Кудеяр в ответ только хмыкнул.

– Чо встал пнем, помоги лучше, самой мне с таким бугаем не совладать, – наклонилась с утиральником над Фролом, собрала с лица варево и уже серьезно, глядя прямо в глаза Кудеяру, сказала. – Ты не казак, но орел! Ты всюду верх возьмешь, высоко летаешь, а этому, – небрежно, не глядя, махнула на начинающего очухиваться Фрола, – казаком никогда не стать. Как бы ни был лих да удал, в нем бесов много. Ежели их усмирить не сдюжит, так и не будет ему жизни. Да и видно, жар чужими руками загребать привычен, однако.

Тихонков в ответ снова промолчал. Прасковья отвернулась, оправила шлычку, прикрыла голову упавшим на плечи платком.

– Забирай молодца своего, да скору не забудь, – нагнулась, подняла связку соболей, протянула атаману. – Твоя, что ль? – и все же решила объясниться. – Его уже упившегося отсыпаться приволокли. Да только окаянному с пьяного сна привиделось что – глазенки на меня выпучил, бормочет, так и выскочил вон. А уже сызнова вертался с мехами, остальное ты видал.

Тихонков быстро позабыл и о неслучившемся свиданьице, и о Прасковье-черкешенке и о происшествии ни разу Флору не помянул. Призвала служба в поход на турецкий Азов, хлопот достаточно, не до пустяков. А Фрол, толком не помнящий того дня, сам на рожон с расспросами не лез. Ухо держал востро, выжидал случая сделаться нужным атаману. Открыто своих намерений не выказывал, не услужить желал, а именно сделаться незаменимым ближайшим личным помощником. И случилось как-то, что Тихонков стал обязан ему жизнью – спас его Удатный от погибели.

Дело было после второго похода на Казанское царство. Государева задумка поставить крепость почти под вражескими воротами, но скрытой от глаз недругов, была невероятной по замыслу. Царь серчал, что походы не дают действенных результатов, и поставил задачу перед Избранной Радой и военачальниками – действовать умом и разумом. Задумали обширный прожект. Осмыслили предыдущие промахи, оплошности войскового устройства и завели не виданные доселе новшества. А там и настрой у войска укрепился: «Ох, и умен царь-батюшка, с таким хоть в огонь пойдем!»

Кудеяр, наемный сторожить границы за Нижним Новгородом, был перекинут со своим отрядом и с частью касимовских татарских конных для обережения работ по возведению крепостного Ивангорода на Свияжском останце. Ставилась крепость скрытно, дерево везли из московских лесов. Сплавляли рекой до останца готовыми отесанными разобранными срубами, чтоб воздвигнуть на месте в помеченном порядке. Всем указано блюсти строжайшую тайну, за разглашение установлено одно наказание – смерть. С есаулом и с одним из сотников Кудеяр объезжал своих казаков, поставленных на пригляд в лесу близ устья Свияги. На местах доложили, что вражеских соглядатаев пока не приметили. Атаман упредил, что с заутрени начнется вырубка и расчистка острова от леса, оттого быть всем настороже. Неспешно, уже в сумерках, при еще неяркой луне двигали обратно в лагерь плотников. Тут и случилось нежданное столкновение с врагом. Засаду татары устроили хитро. Выбрали место, казалось бы, самое безопасное для хождения – между караулами в лесу и на берегу реки, в мертвом участке, куда незамеченными они никак не могли пройти. После все гадали, как это они пробрались сюда, псы поганые. Но что бы там ни было, нападение свершилось, шайтан ли им помогал, или они сами так ловки были, или казаки-бездельники проглядели – хотя за своих атаман был покоен. Загадка, да и только. И если б Фрол со своим десятником по случайности не оказались рядом, сгинул бы и Кудеяр Тихонков. Но ему выпала счастливая звезда – не успели татары выпустить третью стрелу, предназначенную атаману. Фрол подоспел вовремя. Кудеяр пока соображал, с чего это вдруг всадники, ехавшие чуть впереди, повалились кулями наземь, все и закончилось. После он рассказывал, что поначалу, завидев, как казаки падают с коней, подумал, что шутки шутят с ним братья, но торчащие стрелы из горла обоих, моментально привели его тело к животным действиям.

Кудеяр Тихонков, выхватывая саблю, соскочил с коня, пригибаясь низко к земле, двинул к своему есаулу, еще хрипящему и судорожно хватавшемуся за стрелу, но тут заслышал оклик. Узнал голос Фрола. Нервно, зло откликнулся.

– Какого диавола… – голос его задрожал, сорвался, дыхание сперло так, что не смог договорить, рванул ворот кафтана, спрятался за дерево.

– Атаман, засада. Мы двух басурман порешили. Ты ранен? Видишь еще кого?

– Кто с тобой, где караул? Бес их задери! – Кудеяра трясло, растерял он от такой внезапной напасти всю свою хладнокровность. В голове крутилось: «Как жив остался, ох, жив, жив, жив!»

– Со Степкой мы были. Не совладал он, татарин успел-таки зарезать его, пока я махался с другим, – ответил сотник и снова поинтересовался. – Ты сам как, не ранен?

– Да не ранен, говорю же: жив!

Тела зарубленных татар бросили там же, на месте, гнить, а ближайших помощников атамана и десятника Степку с перерезанным горлом схоронили недалече от берега. Так казаки открыли счет тем, кто на Свияжском останце впоследствии бессчетным числом пал на поле брани с Казанским ханством. После сидели в палатке атамана вдвоем, Кудеяр не хотел отпускать своего спасителя, поминали казаков, благодарили Бога. И в откровенном разговоре, в нервическом порыве после чудесного спасения поведал атаман Фролу свою самую заветную тайну – тайну своего рождения, всю душу выпотрошил, дав тем понять, что приблизил Фрола.