Нерон. Царство антихриста
Шрифт:
Тысячи рабов, согнанных преторианцами, начали разгребать завалы, расставлять скамьи, восстанавливать сцену, и со следующего дня Нерон принялся воспевать богов, благодаря их за спасение. Ведь они проявили могущество и благосклонность, разрушив театр, но не убив и даже не поранив ни одного зрителя. Следовательно, тем самым они хотели показать, что берут под свое покровительство императора и организованные им зрелища.
«Нерон — богоподобный сын Аполлона!» — принялись скандировать августианцы.
Толпа подхватила этот клич. Император торжественно снял свою маску, открыв красное от удовольствия лицо. Он был подобен пьянице, которого окружающие подначивают пить еще, подыгрывая его пьяным выходкам. Он читал стихи. Он танцевал, перебирая заплетающимися ногами. Он потребовал кифару, тут же сочинил поэму и исполнил ее, сопровождая нехитрыми аккордами, что привело слушателей в восторг. После этого он вовсе потерял голову и, забыв все свои обещания, объявил, что намерен пересечь Адриатическое море и направиться в Ахайю, чтобы его голос могли услышать там, где во времена расцвета Афин демонстрировали свое искусство греческие актеры. Его речи были встречены с одобрением.
Императорский кортеж покинул пределы империи и направился в Беневент, где я увидел одно из самых чудовищных и отвратительных существ, которых когда-либо встречал.
Его звали Ватиний. Когда он направился к Нерону, показалось, что передо мной рептилия. Безобразное тело, вылезающие из орбит глаза на громадной голове, сидящей прямо на плечах, руки и ноги короткие и узловатые, будто кто-то хотел их сломать — он не шел, а подползал, то подпрыгивая, то раскачиваясь из стороны в сторону. Скорее животное, чем человек. Я видел его в Риме, в императорском дворце; он служил у Нерона шутом.
Император, а за ним и придворные принялись высмеивать Ватиния. Он играл ту роль, которую ему отвели, но однажды, воспользовавшись минутным молчанием, выкрикнул «Торкват Силан» и расхохотался.
Нерон посмотрел на него внимательно и серьезно и пообещал спустить кожу живьем, если тот не объяснит причины своего веселья, поскольку человек, носивший это имя, был богат и знатен, происходил из рода Юлия Цезаря, был родственником Нерону, а значит, возможным соперником.
Высунув язык, с пеной на губах, Ватиний ответил, ухмыляясь, что Силан похвалялся, будто богоподобный Август, отец отечества, был его прапрадедом. И дом его — настоящий императорский дворец, а вольноотпущенники носят такие же звания, что и те, кто находится в услужении у Нерона. У Силана были даже секретари, занимавшиеся перепиской, ходатайствами в суде и счетами.
— Совсем как у тебя, сын Аполлона, — добавил Ватиний сиплым голосом. — Он утверждает, что является прямым потомком Августа и ровней тебе.
Ватиний отступил назад.
— Ты — наш император, Нерон, а Силан играет твою роль, как в театре.
Позже стало известно, что вольноотпущенники Торквата Силана были арестованы, закованы в цепи и подвергнуты пыткам. Они свидетельствовали, что их хозяин надеется наследовать после Нерона императорский трон, с нетерпением ожидает этого и готовится, подстрекая сенаторов.
Узнав о выдвинутых против него обвинениях, Торкват Силан опередил палачей и перерезал себе вены.
Нерон захотел увидеть тело. Он пнул его, а потом весело объявил, что Силан напрасно поторопился, не пожелав выслушать приговор суда. Конечно, ему трудно было бы опровергнуть обвинения, но он мог хотя бы надеяться на милосердие императора.
И Нерон принялся рассыпаться в похвалах Ватинию, отвратительному доносчику, которого он одарил домами и землями в провинции Беневент. Там я его и увидел вновь, еще более отталкивающего, с блестящими от тщеславия и могущества глазами, на коленях перед Нероном, что делали лишь шуты и рабы, умоляя императора присутствовать на гладиаторских боях, организованных в его честь.
Это было примерно то же самое, что предложить Нерону стакан редкого вина. Он направился в амфитеатр, Ватиний бежал впереди, как верный пес, подпрыгивающий и вертящий хвостом при виде хозяина, представляя ему две сотни гладиаторов, которые шли сражаться. И Нерон стал принюхиваться, заранее предвкушая запах крови.
Кровь текла ручьями по обнаженным телам этих несчастных, которых связали, чтобы по приказу Ватиния бросить диким животным или другим пожирателям плоти, более свирепым, чем тигры.
Выпирающий живот Нерона не скрывала даже широкая туника. Император смеялся, глядя на судороги жертв, чьи тела разрывали когти и клыки хищников.
Тигеллин наклонился и что-то прошептал Нерону. Тот встал, жестом приказал умертвить всех, кто еще подавал признаки жизни, и вышел.
Только через несколько дней я понял, почему Нерон отказался от своих планов переплыть Адриатическое море и вернулся в Рим: в столице было неспокойно, чернь волновалась.
Приближалось время сбора урожая. Нужно было, чтобы император отправился на форум, в храм Весты, куда имел право входить только он, верховный жрец богини. Чернь ждала его, ждала жертвоприношений Весте, чтобы она послала народу Рима хороший урожай. И если император хотел, чтобы на улицах города воцарился покой, он должен был исполнить этот обряд. Свидетели, видевшие, каким он вошел и каким вышел из храма, были поражены: это были два разных человека.
Это уже был не сияющий от радости Нерон, уверенный в себе и насмешливый, — из-за колонн вышел шатающийся и дрожащий от ужаса человек. Позже он рассказал приближенным, что в храме кто-то — возможно, сама Веста — схватил его за тогу, не давая уйти. Здание заполнилось серым плотным туманом, императора окружили призраки Агриппины, Британика и Октавии.
И вот он стоял, дрожащий, перед народом, который ждал его слов и удивлялся долгому молчанию, бледности, судорожно сведенным плечам и гримасе, исказившей лицо властителя. Наконец он заговорил. Он понимает беспокойство римлян. Он видит печаль на лицах подданных. Его долг — успокоить их, дать им уверенность и право оставаться рядом с ним в столице. Вскоре будет большая раздача зерна и вина, потому что Веста предсказала обильный урожай. Он считает своей обязанностью сделать свой народ счастливым и разделить с ним это счастье.
Чернь восторженно приветствовала императора, благодарила его, и Нерон быстро обрел свою обычную беззаботность.
Однако смерть не так переменчива, как простой люд. Ее подкупить невозможно.
В последующие дни распространился слух, будто Нерон в приступе гнева убил свою супругу за то, что та постоянно осыпала его упреками. Она была нездорова, беременна вторым ребенком, а император тем временем продолжал распутничать, но уже без нее. Он отдавался, как женщина, своим эфебам, вольноотпущенникам, Пифагору, которого хотел сделать своим супругом. Какой позор: император позволяет использовать свое тело придворным куртизанам, как последняя подзаборная шлюха первому встречному самцу!