Неруда
Шрифт:
Никто другой не сумел бы так искусно, как она, «зачистить эту лесину», снять все лишнее. По счастью, именно ей выпало научить поэта светскости, отшлифовать и его манеры, и его речь, но самое главное — углубить в нем чувство ответственности не столько за свой поэтический дар — это жило в нем изначально, — сколько за судьбы людей, за судьбы человечества. Разумеется, педагогические старания Делии носили произвольный характер. Ею двигала ураганная сила любви, рвущаяся из ее естества. И она ринулась навстречу любви открыто, откровенно, без колебаний. Взяла и попросту поселилась у Неруды. Не обращая внимания на испуганные глаза поэта, она увлекала его в постель, мало смущаясь тем, что в доме создалась немыслимая обстановка, что все происходит на глазах ошеломленной и притихшей жены. Делия дерзко вторглась во владения Маруки, но, по сути, бедная Марука уже давно их лишилась.
Делия
В глубине души Делия всегда видела себя покровительницей, ангелом-хранителем Неруды. Много лет спустя, уже после их разрыва, она не переставала говорить, что Пабло — настоящий ребенок, малое дитя.
«У него поправилось здоровье, — в сотый раз повторяла Делия. — И мне это стоило немало сил. Его мать умерла от туберкулеза, когда он был грудным младенцем… Младенцем он бился за жизнь в утробе больной матери…» Делии пришлось взять на себя заботу о тридцатилетием ребенке. Он обожал ряженых, веселые игры с друзьями. Точно дети, они рисовали на полу воображаемую линию и шли по ней, как ходят эквилибристы по проволоке, «рискуя жизнью». Какие только шутки и розыгрыши не придумывали на вечеринках! В одном из мадридских кафе Пабло переоделся официантом, приклеил себе усы с бородкой, надел фартук и, едва удерживая тарелки, вломился в банкетный зал, где сидели важные особы. Делия, конечно, пугалась, но хохотала до слез. Она никогда не участвовала в этих проказах, в этих игрищах, хотя они очень смешили ее. Она считала, что главное — вовремя остановить, утихомирить лихих шутников. При своем веселом нраве Делия была глубоким, серьезным человеком. А вот Пабло, тот вдруг резко менялся, становился просто невыносимым. Точно каменел. Ей приходилось «оттаивать» поэта, развеивать его хандру.
Как-то Делию, когда ей было уже девяносто пять лет, спросили, почему она остановила свое внимание на Пабло. Она ответила: «Нет, Пабло вовсе не привлек мое внимание больше других. Я просто почувствовала к нему нежность, почти жалость. У бедного Пабло была такая безотрадная, томительная жизнь…»
Скорее всего, он всегда был для нее ребенком. «Настоящий мальчишка, который только-только приехал из Темуко». Этот «мальчишка» приходил домой и садился писать стихи, точно самый прилежный ученик. Его учительница — Делия дель Карриль. Каждый раз он показывал ей, как выполнено «домашнее задание». Делия стала для него самым строгим цензором. Так говорил сам Пабло. И действительно, она делала очень верные и тонкие замечания. Но однажды Пабло предложил Делии взять и переписать его стихотворение по своему вкусу. Она возмутилась — что за бредовая идея!
Как-то раз Неруда увидел в витрине мадридского магазина игрушечный парусник и раскапризничался, точно малый ребенок. Стал требовать у Делии этот парусник в подарок. Купим, и все тут! — упрашивал он Делию. Вместе с ними был испанский поэт Леон Фелипе. Сообразив, в чем дело, он напустился на Пабло: «Что за ребячьи выходки!»
Порой Делия называла Неруду «arri'er'e mental». В таких случаях он изображал на лице полное непонимание, и она переводила с французского — «умственно отсталый». Эльза Триоле и Луи Арагон сердились на нее, негодовали. А впоследствии Луи сам, смеясь, подшучивая над Пабло, тоже называл его так. В слабостях Пабло к некоторым вещам, в его неизбывной тяге к морским раковинам, к бабочкам, к корабельным рострам, к старым шарманкам, к сношенным башмакам самых невероятных размеров Делия видела еще одно убедительное доказательство его наивности, детской чистоты. Это осталось в нем до конца жизни, но при всем том он, как никто, умел здраво и проницательно разбираться в людях и в самых сложных ситуациях.
Уже давно произошел разрыв между ними, когда Делию спросили, нравилась ли ей эта черта характера поэта. Она ответила: всем нравилось, что такой солидный человек, «такой дядя» дурачится, как малое дитя. Во всех мужчинах есть что-то детское…
Да, ей пришлось заняться воспитанием «большого ребенка». Чаще всего она беседовала с ним о политических проблемах и открывала ему глаза на многие вещи. «Делия — это окно, распахнутое навстречу свету Правды», — сказал однажды Пабло.
Но куда больше, чем деятельная Мураша, просвещали Неруду события, происходящие в Испании. Они укрепляли, формировали его политическое сознание, будили мысли…
62. Поэты и их четвероногие друзья
История этих собак еще больше сблизила двух поэтов. Альберти
72
Туман (исп.).
Ниебла прошла с Альберти всю войну и, по его словам, вела себя как храбрый солдат. Она узнала, что такое бомбежки. Во время одной из них в ее тело вонзился осколок стекла. Когда франкисты подошли к Мадриду, эту собачку вместе с семьей Альберти эвакуировали в Левант. А позже, когда Кастельон-де-ла-Плана оказался в окружении, свекровь Рафаэля не смогла оттуда выбраться. Рафаэль твердо верит, что Ниеблу, которая оставалась на попечении его свекрови, взяли в плен и расстреляли.
Оба поэта: истово любили собак. Спустя десять лет в Сантьяго наш поэт восторженно рассказывал Рафаэлю Альберти о Кабулько, огромном псе, которого он привез с вулканических берегов озера Эсмеральда. И о Чуфлае. У этой собаки, по словам Неруды, была странная причуда — она кусала всех англичан подряд. Позднее у него снова появилась собака по кличке Кутака, в память о той, что спасла его от верной гибели под колесами вагона. Они предавались воспоминаниям о своих собаках в тот день — 7 ноября 1936 года, — когда Пабло привез Рафаэлю Альберти в «Альянс интеллигенции» свое стихотворение «Песнь в честь матерей убитых ополченцев-милисиано». Альберти решил опубликовать его в журнале «Моно асуль». Испанский поэт говорил, что это самое проникновенное стихотворение о Гражданской войне в Испании.
А в ту встречу они оба, «сняв шляпы», вспоминали о своих четвероногих друзьях военной поры и мирных дней, «о верных друзьях времен чудесных, грозных…».
63. Доброе гостеприимство
С первых дней Неруда чувствует себя в Испании как в собственном доме. Он неразлучен с испанскими молодыми поэтами. Сначала это Гарсиа Лорка и Альберти, а чуть позже и самый молодой — пастух овечьих отар Мигель Эрнандес. Но жизнь не прямая линия, прочерченная по линейке. Да и в литературе не все воды текут в одном направлении. В Испании бурных тридцатых годов набирает силу поколение поэтов-«отцеубийц», поэтов, готовых жестоко расправиться со своими предшественниками. Однако эта поэтическая молодежь, ополчившаяся против старшего поколения, выделяет особо некоторых «стариков» и готова считать их своими учителями. В полную силу творят великие старики: Мигель де Унамуно, Антонио Мачадо, Хуан Рамон Хименес. Позднее поднимутся во весь свой рост Хорхе Гильен, Херардо Диего, Педро Салинас, Федерико Гарсиа Лорка, Рафаэль Альберти, Висенте Алейсандре — столпы, твердыня самой новой поэзии. Их роднит острота мировосприятия, постоянное общение друг с другом, но это совсем разные поэты, и порой между ними вспыхивают серьезные нелегкие споры.
Неруда попадает в «родительский дом» испанского языка в переломное, смятенное время. На его глазах круто меняется политический календарь страны. Во многих поэтических кругах стрелки часов все еще не переведены. Зато в других — часы явно спешат.
Все отчетливее проступают приметы литературного обновления, расцвета поэзии. Эстетическая революция, что произошла в таком далеком и таком близком Париже, всколыхнула испанскую литературу, дала ей мощный импульс. И даже привела к расколу сюрреалистов. Тем не менее большинство испанских стихотворцев почитает строфу, усердно оберегает рифму, как прежде, стремится сохранить четкий ритм, упорядоченность. Словом, возделывает поэзию-сад.
«Местожительство — Земля» — верительные грамоты, с которыми Неруда высадился на Иберийский полуостров. Стихи этой книги подобны сумрачному накату прибоя, поэтическая мысль подчас прихотливо ускользает, с трудом поддается разгадке.
Пабло верит, знает наперед, что Испания, куда он приехал, непременно обогатит его духовно.
С поражением Республики завершается испанский период жизни нашего поэта. Позднее, в одном из выступлений — оно состоялось в театре «Митре», в Монтевидео, 24 марта 1939 года, — Неруда скажет, чему должны учиться латиноамериканцы у испанской литературы и чем он сам обязан Испании.