Неруда

Тейтельбойм Володя

Строго говоря, здесь не просто несогласие, размолвка двух людей. Хуан Рамон Хименес и прежде обрушивался с критикой на тех молодых поэтов, которые приняли с распростертыми объятиями Пабло Неруду.

Странная, необъяснимая история, происшедшая задолго до этого конфликта на другом континенте, за морями-океанами, стала спичкой, от которой вспыхнул большой пожар. Чилийский журнал «Про» обвинил Неруду в плагиате, увидев сходство Шестнадцатого стихотворения из «Двадцати стихотворений о любви» с Тридцатым стихотворением из «Садовника» Рабиндраната Тагора^{94}, которое перевела на испанский язык Зенобия Кампруби, жена Хуана Рамона Хименеса.

Вдобавок ко всему, редакционная статья первого номера журнала «Зеленый конь» уязвила самолюбие Хуана Рамона

Хименеса. Нет, никто не назвал его имени в этой статье, но Хименес совершенно уверен, что это камень в его огород. Это новое Евангелие, это новоиспеченное «Ars poetica», где допустимо все что попало — мешки угольщиков, следы ног, пальцев, пот, дым, запахи мочи и лилий, оживший, точно из плоти, костюм с жирными пятнами, творящий бесстыдство, разнузданное вожделение… Нет, не может быть и спору, статья направлена против него, против Хуана Рамона Хименеса. Он вне себя от ярости.

И не он один. «Литературный листок» в Барселоне публикует гневную статью с нападками на «Зеленого коня», странного обитателя американской фауны, могутного жеребца, который «скачет по испанской литературе, словно по огромному загону, разбрасывая по сторонам горячий и влажный навоз».

Хуан Рамон Хименес не намерен отмалчиваться. Он, как и прежде, публикует афоризмы в газете «Соль», в колонке, название которой говорит само за себя: «С подавляющим меньшинством». Там поэт и вознес свой голос, чтобы дать подобающий ответ в высоком стиле. Он разделил поэзию и поэтов на две категории: «Друзья и поэты, приверженцы бреда и точности. Зеленый конь может нестись с удивительным совершенством, а бриллиант может сверкать в самом неподходящем месте».

23 февраля 1936 года Хуан Рамон Хименес снова идет в атаку. Он публикует в газете «Соль» статью, в которой отстаивает принципы чистой поэзии как единственно органичной, всепроникающей, истинной и жизнеспособной. Только такая поэзия, по мысли Хименеса, имеет право на существование. Сторонников нечистой поэзии он называет «желторотыми поэтическими птенцами». Пока что Хуан Рамон Хименес непреклонен и категоричен. Он считает, что чистая поэзия как бы наделена чувством ответственности. Та ее половина, где правит сознание, разум, держит ответ за вторую половину, где властвует подсознание.

Литературная герилья с перекрестными ударами походила временами на боксерский матч.

На одной из своих лекций — это было в 1936–1937 годах, во время поездки по Кубе и Пуэрто-Рико, когда в Испании уже вспыхнула гражданская война, — Хуан Рамон Хименес снова садится на своего любимого конька. На сей раз под обстрелом творца андалусской элегии «Платеро и я» не один Неруда (хотя он и главная мишень), а еще и те испанские и латиноамериканские поэты, что дерзнули изменить «свое поэтическое русло».

Шквальный огонь обрушивается на Висенте Уйдобро и с особой яростью на Пабло Неруду. Оказывается, это он, Неруда, искалечил Эрреру-и-Рейсига, Сабата Эркасти, Парру де Риего. «Гибельная разрушительная зараза» не миновала тех, кого Хуан Рамон Хименес именует «испанскими уйдобристами» — Хуана Ларреа и Херардо Диего, и, само собой, сюрреалистов — ведь они самые настоящие нерудисты, хотя Неруда назван в этой инвективе «безъязыким странником». Пытаясь найти всему этому какое-то объяснение, Хуан Рамон Хименес говорит, что «текучая, расплывчатая, несфокусированная» экспрессия Неруды много понятнее в «безбородой» Америке, чем в Испании, «насчитывающей тысячелетия». Но потом он перевернет все с ног на голову. Нет, не Пабло Неруда оказывает воздействие на испанскую поэзию, а Испания на Неруду и Уйдобро, ибо такие поэты, как Морено Вилья, а позднее Лорка, Альберти, Алейсандре, прошли по тому же пути, но они в большей степени отличаются и собственным стилем, и собственным поэтическим мышлением. Все это сказано в лекции-докладе, недвусмысленно названном «Духовный кризис в современной испанской поэзии».

Тяжелая артиллерия бьет по разным целям. Хуан Рамон Хименес не щадит и тех, кого он именует «поэтами-профессорами»: Хорхе Гильена, Педро Салинаса, Херардо Диего и Дамасо Алонсо.

Ничего нового тут нет. Давние, застарелые распри. Любопытно читать на страницах «Затерянной рощи» (великолепные, но, к сожалению, незаконченные мемуары Рафаэля Альберти) о том, как постепенно

распадались теплые дружеские отношения между этими поэтами. Дело дошло до откровенных раздоров. «Я узнал, что Альберти водит компанию с цыганами, с подозрительными бандерильеро [73] , со всяким сбродом. В общем, сами понимаете: он — пропащий человек». Куда обиднее Хуан Рамон отзывается о драматургии Гарсиа Лорки. После премьеры «Марианы Пинеды», когда вся пресса в один голос заговорила о «молодом авторе с большим будущим», Хуан Рамон Хименес сокрушался: «Бедный Лорка. Он больше ни на что не годится!» «Кровавая свадьба», которую Хуан Рамон даже не удосужился посмотреть, не «больше чем заурядная сарсуэла [74] ». Автор «Грустных напевов», допускавший существование только «чистой поэзии, одетой в невинность», которую он «любил, как родное дитя», вдруг увидел, к своему ужасу, что ее «оскверняют какие-то негодяи».

73

Участник корриды, вонзающий в быка бандерильи — острые пики с флажками.

74

Вид музыкальной комедии.

В 1939 году Хуан Рамон Хименес еще более резко и определенно высказывается о Неруде:

«Великий плохой поэт, поэт хаоса… он коряво перелагает самого себя, перепевает других… неумело использует то, что принадлежит ему, и то, что ему не принадлежит, путает зачастую оригинал с переводом… Это невероятно небрежный реалист с неумеренной романтической выспренностью».

Как видим, Хуан Рамон, поборник «чистой поэзии», пускает в ход «нечистые» обвинения. Добавим, что это не последний выпад испанского поэта против Неруды…

66. Смена позиций

Итак, столкнулись две поэзии, две эстетические концепции, две личности. И, если на то пошло, два континента. Но даже самые проницательные умы не сразу осознали, сколь серьезно значение последнего аспекта. А ведь именно к нему восходят те изменения во взглядах на нерудовскую поэзию, что произошли со временем у Хуана Рамона Хименеса, тот сенсационный переворот, поворот, назовем его так, в его полемике с Нерудой, которая так долго лила воду на мельницу врагов чилийского поэта.

Автор «Далеких садов» пересматривает свои позиции в «Письме к Пабло Неруде», опубликованном 17 января 1942 года в пуэрто-риканском журнале «Реперторио американо». Вот этот необычайно ценный документ:

«Мое длительное пребывание в южных странах Америки помогло мне по-иному воспринять многое в Америке и в самой Испании.

(Я уже писал об этом в журнале „Универсидад де ла Гавана“).

В том числе и вашу поэзию. Теперь мне ясно, что вы, двигаясь ощупью, с безудержной щедростью выражаете истинное в испаноамериканской поэзии с ее всеохватной революцией, с ее постоянным переплетением жизни и смерти, которое существует на этом континенте. Грустно, что на большей части Испанской Америки получила распространение именно такая поэзия! Мне не дано понять ее сердцем, как вам, по вашим словам, не дано понять сердцем Европу. Но так или иначе она, эта поэзия, „есть!“. Хаотическое нагромождение всегда предшествует строгому порядку и определенной совершенности, законченности. Доисторическое — историческому. Бурлящая плотная тьма — силе ослепительного света. Вы — до отсчета времени, предшествующий, доисторический, кипящий, клокочущий, густой, непроглядный, мрачный. Прежде Испания была „моей лицевой стороной“, а Испанская Америка — „изнанкой“. Каждый раз, когда я оказывался посредине Атлантического океана, я как бы раздваивался. Нет, не скажу, что теперь не Испания, а Испанская Америка моя лицевая сторона. Просто появились у меня две „лицевые стороны“ и две „изнаночные“, совершенно иные, несопоставимые с прежними и друг с другом.

Так где, для кого и в чем есть истина? Прежде всего — поэтическая истина?

В моей книге „Модернизм“, над которой я уже начал работать, я хочу предложить свое рассмотрение этой серьезной проблемы…»