Неруда
Шрифт:
И вот через две недели Арельяно Марин был принят, как достойнейший из достойных, на службу в Министерство иностранных дел и назначен советником того человека, которого президент решил сделать министром иностранных дел. Меня этот новоиспеченный советник принял в зале, который я мысленно называл «зал карты мира»: там во всю стену висело затейливое изображение нашей матери-земли и разноцветные флажки указывали на ней расположение чилийских посольств и консульств. Все, что произошло между мной и Марином, заставило меня вспомнить рассказы Неруды о том, как за двенадцать лет до этих событий он отправился в далекое странствие на Восток. Теперь дипломатические посты самоуправно распределял Арельяно Марин. Но пользовался не глобусом, как это было при Неруде, а роскошной картой…
— Выбирай любое консульство!
— То есть как? — спросил я в замешательстве.
— Очень просто — любое консульство. Для посольства ты еще не созрел, слишком молод.
— Я, представь, хочу работать в Чили. К тому же я не распоряжаюсь собой и работаю там, где мне велит партия. От тебя я ничего не хочу, да и вообще не собираюсь уезжать из страны.
Потом мне стало известно, что этот выскочка распускал свой павлиный хвост не только передо мной.
Надо же! Клялся, что забудет и думать о дипломатической карьере, что отдаст все силы развитию массового революционного искусства, а успел попасть в Чилийское посольство во Франции раньше Пабло Неруды! Когда поэт приехал в Париж, ловкий Марин был уже первым советником. Он принял Неруду с распростертыми объятиями, заливался соловьем. Пабло ввел его в литературный круг левых писателей. Арельяно быстро сдружился с Луи Арагоном и Эльзой Триоле. Быстро завоевал доверие республиканского правительства в изгнании, и оно поручило ему довольно ответственные дела.
1 сентября 1939 года, когда началась война, Неруда укрыл в Чилийском посольстве Арагона с Эльзой Триоле. Автора «Богатых кварталов» в дни «странной войны» повсюду разыскивала полиция.
Республиканское правительство — а оно оказалось в сложнейшем положении — отдало в «надежные» руки Мануэля Арельяно Марина значительную часть вывезенного из Испании денежного фонда. Испанцы верили, что он будет хранить деньги, как святыню. Но вскоре «надежный друг» исчез, прикарманив всю сумму. Отправился проводить «медовый месяц» со своим дружком-турком и прокутил все дочиста, даже не задумываясь, что от вверенных ему денег зависела судьба многих испанских патриотов.
Много лет спустя, по окончании второй мировой войны, двое испанских республиканцев обнаружили этого типа в одной из нью-йорских гостиниц. И призвали его к ответу. Арельяно Марин чуть не умер со страху. Плакал, на коленях молил прощенья. Испанцы ушли, махнув на него рукой. Им так и не удалось добиться правды.
В те времена, когда Неруда был консулом по делам испанских иммигрантов, он не раз корил Арельяно за непомерную расточительность и при этом недоумевал, откуда у этого человека столько денег… Это было перед самым приходом немецких фашистов в Париж. За паспорт платили целые состояния, лишь бы спастись от нацистов. Отдавали золото, драгоценности за возможность бежать в Америку. Первому советнику посольства, само собой, были не по нутру замечания Неруды о том, что он роскошествует, позволяет себе безумные траты, которые не могли не вызвать подозрения. С присущим ему коварством Марин сделал все, чтобы опорочить Неруду в глазах чилийского правительства…
После нескольких неприглядных приключений в Голливуде, где Арельяно был связан с журналом «Синеландия», — к тому времени он уже сник, успел на многом споткнуться и жизнь его, как говорится в одном танго, «летела под откос» — ему пришло в голову опубликовать в «Диарио илюстрадо» открытое письмо, искусно состряпанное, чтобы предстать перед читателями этаким «чистым ангелом», попавшимся в ловушку коммунистов, который хочет очиститься от грехов, совершенных непреднамеренно, по наивности, и в глубоком раскаянии вернуться к святой матери-земле.
Спустя много лет я вдруг увидел его в вагоне поезда по дороге из Сантьяго в Пуэрто-Монт. Еще более беспокойные глаза все время ускользали в сторону. Вид опустившегося пикаро [93] . Оказывается, этот штукарь сумел провернуть какие-то темные дела в Южном университете Вальдивии, где был… ученым секретарем. Арельяно Марин в конце концов
93
Плута (исп.).
Эльза Триоле рассказала в своем романе лишь частично всю историю его невероятного взлета и падения. Жаль, потому что жизнь этого субъекта, столь насыщенная событиями, представляет собой совершенную параболу и ждет своего романиста, который описал бы ее от начала и до конца…
Работа по составлению списков испанских беженцев подходила к концу. Испанцы с нетерпением ждали, когда их примут на борту «Виннипега». Консулу-поэту помогал во всех делах молоденький испанец Дарио Кармона, небольшого роста, светловолосый, с худым лицом. Вот уж кто не отдыхал ни минуты, все время в движении. По сути, он стал секретарем Неруды на добровольных началах. Потом Дарио Кармона и сам уехал в Чили, и там со временем сделался прекрасным журналистом. Его неотразимые зеленые глаза и поразительный дар слова побеждали сердца многих женщин. После прихода к власти пиночетовской клики, Дарио Кармона в глубокой печали покинул Чили и вернулся в Испанию. Однако он не сумел прижиться, найти себя на земле, где был рожден, и вернулся в свою испано-индейскую Америку… А потом умер в одной из американских экваториальных стран, так и не расставшись с несбыточными мечтами вечного скитальца…
Неруде, отдавшему столько сил этому делу, так и не пришлось увидеть пароход, увозивший пассажиров к далекому материку. Тайные донесения посла и первого секретаря сослужили плохую службу Неруде, и во дворце Ла Монеда его акции резко упали. В один из дней Пабло Неруда получает телеграфное сообщение странного содержания: «Печать информирует о вашей деятельности по отправке испанских иммигрантов. Прошу опровергнуть полученную информацию или отменить эту акцию». Когда Пабло ознакомился со столь неожиданным ультиматумом, ему пришли в голову сразу два возможных решения. Первое — созвать представителей печати и показать им пароход, где каким-то чудом разместились две тысячи испанцев, прочитать торжественным голосом телеграмму и тут же пустить себе пулю в лоб. Второй вариант — «плыть вместе с эмигрантами и высадиться в Чили „силой разума или поэзии“».
Компартия Чили обратилась к чилийскому правительству, заявив, что речь идет о жизни или смерти людей. Мы предложили для быстроты дела воспользоваться телефоном, хотя по тем временам разговор через океан на таком большом расстоянии был мероприятием чрезвычайно сложным и в данной ситуации — рискованным. Но Неруда, взяв телефонную трубку, заговорил так твердо, что его сразу поняли в Чили. Министр иностранных дел Ортега, поддерживая Неруду, подал в отставку… Назревал правительственный кризис. Ведь именно президент дал разрешение на отплытие парохода «Виннипег» с испанскими иммигрантами на борту!
Французские власти отметили «высокий организационный уровень» работы, которую осуществлял Неруда. Было выверено и продумано все, до мельчайших подробностей. Пассажиры «Виннипега» были из разных областей Испании. Этим потерявшим родину людям казалось, что вот-вот все рухнет и настанет светопреставление. Оставались считанные дни до начала второй мировой войны…
В конце концов, Пабло Неруда получил благодарственную телеграмму от президента Агирре Серды. «Виннипег» (в переводе со шведского «крылатый») — это слово как-то сразу пришлось по душе поэту — поднял наконец якорь и взял курс на Вальпараисо. В долгом плавании печаль сменялась весельем… В те дни Неруда сказал, что рейс «Виннипега» — лучшее из всех написанных им стихотворений. «Пусть критики, если им угодно, зачеркнут всю мою поэзию, но это стихотворение им зачеркнуть не удастся».