Неруда
Шрифт:
Лишь по приезде в Париж поэт по-настоящему понял, насколько серьезно обстоят дела. Он незамедлительно связался с республиканским правительством в изгнании и объяснил цель своего приезда. Чилийцы собираются оказать реальную помощь испанским беженцам, попавшим в концентрационные лагеря Франции. На него поглядывали с надеждой и не без скрытой иронии. Ведь речь шла не более и не менее как о пятистах тысячах испанцев. Среди них были высококвалифицированные специалисты, выдающиеся деятели культуры: художники, писатели, поэты. Но уже не было в этом списке поэта, который вместе с престарелой матерью пешком добрался до Франции, а через два дня умер.
Ей было девяносто лет, а поэту Антонио Мачадо — шестьдесят пять. Спустя часа два после его смерти скончалась и она. Неруда вспоминает о том, как ушли из жизни друг за другом его отец и донья Тринидад Кандиа Марверде. Но на сей раз
Итак, Неруда в Париже. «Чилийское правительство Народного фронта решило направить меня во Францию с самой благородной миссией, какую мне выпало исполнить в жизни», — вспоминает поэт. Он живет с Мурашей в отеле «Quai de l’Horloge» [88] .
88
«Набережная Курантов» (фр.).
Вскоре там же поселяется Рафаэль Альберти с женой Марией Тересой Леон.
Неруда горячо берется за порученное ему дело. Было решено переправить первым большим пароходом от трех до трех с половиной тысяч испанцев, томившихся в лагерях. Республиканское правительство в изгнании, возглавляемое доктором Хуаном Негрином, сумело договориться о пароходе. Это был «Виннипег»… Неруда работал с утра до поздней ночи и проявил такую хватку, такую деловитость, которая в пух и прах разбивала легенду о «витающих в облаках» поэтах. При составлении первого списка он брал в расчет профессии испанских беженцев. Среди первых пассажиров «Виннипега» были строители, агрономы, специалисты по рыболовству, по изготовлению бумаги. Словом, люди, в которых очень нуждалась его родина.
Сразу же возникло множество трудных проблем. Главная сложность была в том, что все хотели уехать первым рейсом. Это вполне понятно. Для многих пароход оказался единственной возможностью выжить, спастись от страшных испытаний, от самой смерти. Но в мире нет парохода, способного вместить сразу полмиллиона человек. Вместительный «Виннипег», этот огромный корабль Надежды, мог в конечном итоге принять лишь малую часть желающих… К тому времени положение в концлагерях стало совсем невыносимым. Люди ежедневно умирали от вспыхнувших там эпидемий. Трудно и вообразить, сколько писем получал Неруда, в которых была мольба найти хоть самый малый закуток на пароходе, пусть на палубе, пусть где угодно. В одном из писем была такая строка: «Великий поэт Неруда, я знаю, что ваша жена, как райская птичка, поет по утрам». Насмешки сыпались на Делию — молва сделала ее этакой порхающей по свету певичкой… Но письмо чем-то тронуло Неруду, и он пристроил на пароход странного просителя, назвавшего Мурашу соловьем.
Альберти был рядом с Нерудой и помогал ему как мог. При всем своем безрассудстве, беспечности испанский поэт порой становился истинным воплощением благоразумия в сравнении с Нерудой. Его по-доброму смешили черты капризного, несносного ребенка, которые иногда появлялись у Неруды. Взбредет что-нибудь в голову — не вышибешь! К тому же Пабло удивительно легко подчинял людей своим желаниям. Упаси господь попасть в круг его притягательности! Чего стоила странная прихоть Пабло разыскивать в Париже, столице самых отменных вин, чилийское молодое вино! Альберти воспринимал это как чистое ребячество. Какое-то наивное проявление патриотизма… А то возьмет и заведет спор, чей государственный гимн или флаг лучше — «ваш или наш». Однако работал Неруда как вол, и практически один осуществлял всю организационную работу по отправке испанских беженцев в Чили… Но натура есть натура. Временами поэт вытворял странные вещи. «Редкостные», как говорил Альберти. Однажды они шли по знаменитой парижской Rue du Chat qui p`eche [89] —она появляется в нескольких известных романах прошлых столетий — и вдруг заметили над дверью обувной мастерской огромный железный ключ, вделанный в стену.
89
Зд.: улице Блудливой кошки (фр.).
— Дорогой confr`ere, ты посмотри, какой потрясающий ключ! Я увезу его в Чили. У меня прекрасная коллекция ключей.
— Что
Но Пабло, не слушая его, нырнул в мастерскую.
— Monsieur, vouz avez une clef cosi? [90] —спросил он, раздвигая ладони.
Сапожник не сразу сообразил, о каком ключе идет речь.
— Comment, monsieur, une clef? [91]
— Как какой? Давайте выйдем на улицу. Я бы купил у вас этот ключ.
90
Месье, у вас есть вот такой ключ? (фр.).
91
Какой ключ, месье? (фр.).
— Купил? Да что с вами?
Неруда не отступился. Он приходил во второй раз, в третий… Наконец пришел вместе с каменщиком, который прихватил с собой лесенку. Этот каменщик просверлил стену и вытащил огромный ключ. Довольный донельзя, Неруда вручил две тысячи франков хозяину мастерской. А тот, видимо, подумал: «Ну и чудак-человек! Впрочем, мало ли что бывает на свете…»
81. Эпопея «Виннипега» продолжается
Посол Чили во Франции — Габриэль Гонсалес Видела — не прикладывал особых усилий для организации спасения испанских беженцев, хотя числился президентом Чилийского комитета солидарности с Испанией. Слишком большая популярность Пабло Неруды вызывала в нем чувство завистливой досады. Рядом с Нерудой он явно оставался в тени. Раздраженный посол стал умышленно отправлять в Чили такую информацию, которая не могла не осложнить положение консула по делам испанских иммигрантов.
К этому приложил руку и один странный субъект, занимавший должность первого советника. О нем Пабло Неруда рассказывал мне несколько раз. Действительно, этот человек мог быть типажом из фильмов Хичкока{107}. Эльза Триоле сделала его персонажем своего романа. Звали этого молодчика Арельяно Марин. В начале 30-х годов он считался одним из самых блестящих студентов Католического университета в Сантьяго. Столичные театры ставили его пьесы… По вечерам этот подающий надежды студент подолгу играл в карты с самим ректором университета — монсеньором Карлосом Касануэвой. Всем своим видом Арельяно Марин походил на змею в пенсне: удлиненное лицо, маслянистые бегающие глаза, взгляд, уходящий в сторону, длинные руки, вечно потные ладони… Стараниями высоких покровителей он попал в Чилийское консульство в Нью-Йорке. Тогдашний консул Альфредо Грее, крупный коммерсант, занимавшийся экспортом, был личным другом президента Алессандри.
Я познакомился с Арельяно Марином в середине 1938 года, когда приехал в Нью-Йорк в составе чилийской делегации на Конгресс молодежи в защиту мира, который состоялся в Вассаровском колледже в Поукипси. У нас в Чили близились президентские выборы. Арельяно Марин почуял — нюх, как у ищейки! — что победу может одержать Народный фронт, и потому при первой встрече со мной стал вдруг изливаться в своих симпатиях к левым. Ему наверняка казалось, что он полностью покорил меня ловко разыгранным спектаклем. Что ж, Арельяно — актер и автор пьес, ему и карты в руки. Он не жалел ни пышных слов, ни слез, когда говорил о своей готовности бросить все и вся и целиком посвятить себя делу Революции. Чуть позже, когда мы вместе проезжали по Бруклинскому мосту, он вдруг поведал мне о своем бурном романе с одной женщиной уже не первой молодости. Но я-то знал, что эта женщина весьма блюдет свою честь…
В ночь победы Народного фронта шустрый Марин улетел из Нью-Йорка первым самолетом. На другой день он был уже в Сантьяго и прямиком направился к нам, чтобы объявить о твердом решении стать настоящим революционером, служить революции и высшим целям коммунизма. Арельяно Марин стал ходить в альпаргатах [92] , без галстука. Кричал на всех перекрестках, что, мол, создаст Народный театр, который будет выступать на улицах и стадионах, организует певческие союзы и вовлечет в них тысячи чилийских рабочих. Этот неофит просто неистовствовал. Его по-прежнему ускользающие глаза горели блеском дамасской стали. Для своих новых товарищей он навез целую гору подарков.
92
Веревочная обувь.