Несекретные материалы
Шрифт:
– Сегодня пятнадцать, – предупредил секъюрити.
– Чего так? – равнодушно спросила санитарка, плюхая на тарелки картофельное пюре.
– Двоих выписали, один помер.
Тетка с грохотом закрыла бачок и порулила назад.
– Слышь, Зина, – окликнул ее стражник, – у нас сегодня не убирали.
– Знаю, – махнула рукой женщина, – некому: Танька запила, а я ее подменять не стану. Мне за это не заплатят, пусть другую ищут дуру.
– Пришли кого-нибудь из девчонок, Зинуля, – попросил охранник, – а то уже из второй палаты жаловались.
– Ты же не пустишь никого, –
– Ну ладно, ладно, – забормотал охранник, – подбери подходящую и отправь, пусть скажет, что от тебя.
– Только после пяти, – отрезала санитарка. – Сейчас все заняты.
Двери лифта и отделения одновременно лязгнули, и я вышла из-за колонны. Ну ничего себе, под видом лаборатории скрывается нечто непонятное. Там лежат люди, кого еще будут кормить картошкой с рыбой? Кроликов и мышей? И потом эта фразочка «двоих выписали, один помер». Даже если у них там содержатся дрессированные обезьяны, обученные есть вилками с тарелок филе минтая, то уж выписать их никак не могли. Значит, это еще одно, почему-то тайное отделение, и судьба подарила шанс. Грех не воспользоваться.
Спустившись на третий этаж, поймала девушку, несущуюся куда-то с эмалированным лотком, и забормотала:
– Слышь, доченька, нанялась к вам уборщицей, велели переодеться, а где – не поняла.
– Ступай на первый этаж, под лестницу, – велела девчонка на ходу.
В чуланчике нашлось несколько железных шкафчиков. Один раскрыт, внутри довольно помятый белый халат, косынка и уродские коричневые шлепки. Стащив с рук золотые часы, кольца и вынув из ушей серьги, я принялась переодеваться. Туго затянула поясок, а косынку надвинула почти до бровей. Около грязного зеркала валялась дешевая помада ярко-оранжевого цвета. Преодолевая брезгливость, нарисовала себе полные, вульгарные губы. Здесь обнаружилась и отечественная тушь, моментально осевшая на ресницах черными комьями. Ею же навела цыганские брови. С первого взгляда и не поймешь, сколько лет чучелу – от двадцати до сорока. Подумав немного, свернула из бумажного носового платка два шарика и сунула за щеки.
Бесстрастное зеркало отразило довольно странную девицу с отвратительным макияжем и щеками хомяка.
Прихватив стоявшие в кладовке ведро, швабру и пакет порошка, я поехала на самый верх.
Охранник грозно спросил:
– Ну?
– Зина прислала, – пролепетала я, прикрываясь шваброй, – полы помыть.
– Слушай внимательно, – велел мужик, – как звать-то тебя?
– Люба.
– Так вот, Любка, отделение наше особое, платное. Больные капризные, парочка совсем ненормальных, ты их не слушай, чушь несут. Если просить о чем станут, не брезгуй, сделай. Судно вынести, подушечку поправить. Они тебя за заботу отблагодарят, кто деньгами, кто продуктами. Мужиков не бойся, им тут ни до чего, лишь бы выжить. Поняла?
Я согласно закивала опущенной головой.
– Говоришь мало, это хорошо, – одобрил мужик, – ты ведь у нас новенькая?
Я вновь затрясла головой.
– Что увидишь тут, никому не рассказывай, – велел наставник, – замечу примерное поведение, порекомендую на место Таньки, давно пора пьянчугу гнать. А ты старайся, если хочешь выделиться.
Я постаралась изобразить, что у меня от радости язык отнялся.
– Ну ступай, – велел охранник.
Провожаемая бдительным взором, я влетела в первую палату и загремела ведром. Комната такая же большая, как и на третьем этаже, тот же предбанник и туалет с ванной. Но лежит только один мужчина. Молодой, не старше Кешки, весь перевязанный, настоящая мумия. Похоже, он просто не заметил моего появления.
В следующем помещении – довольно капризный мужик с ампутированной рукой. Он долго брюзжал по поводу поздней уборки, но в конце концов дал шоколадку. Униженно поблагодарив и спрятав подношение в необъятный карман халата, я последовала дальше.
Следующие три палаты оказались пустыми, кровати не были застелены, на тумбочках чистота. В остальных лежали самые разнообразные больные. От стонавшей на одной ноте тетки, выставившей из-под одеяла культю правой ноги, замотанную начинающими промокать бинтами, до совсем здорового на вид мужика, лениво щелкающего пультом телевизора. Карманы постепенно наполнялись шоколадками, яблоками и купюрами. Правда, денег давали не так много – в общей сложности получила около ста рублей, – но для нищей девчонки-санитарки совсем неплохо. Однако я с трудом сдерживала разочарование. Базиля не было. Уже ни на что не надеясь, вошла в последнюю комнату.
На кровати сидела молоденькая девчушка с перепуганным лицом. Услышав грохот ведра, она вздрогнула и затравленно глянула на меня. В больших, широко открытых голубых глазищах читался откровенный страх. Я принялась споро тыкать шваброй по углам. Две минуты поскребу тут, и ладно, пора делать ноги. Корзинкина здесь нет.
– Послушай, – неожиданно позвала больная, – как тебя зовут?
– Люба.
– Много получаешь тут?
– Сто долларов.
Больная соскочила с кровати и подбежала ко мне.
– Хочешь три тысячи баксов?
– Кто же не хочет, – резонно ответила я.
– Тогда выведи меня отсюда по-быстрому.
Я отставила тряпку и глянула на девицу. Красный нос и набухшие веки без слов свидетельствовали, что их хозяйка совсем недавно безутешно рыдала. Взлохмаченные волосы и бледные, трясущиеся губы. Впрочем, внешне производит впечатление совершенно здоровой, может, одна из сумасшедших, о которых предупреждал охранник? На всякий случай я отошла подальше.
– Спаси меня, – лихорадочно забормотала девчонка, заламывая руки, – помоги убежать.
– Тут что, СИЗО? – изумилась я. – Вроде больница, дело добровольное, езжай себе домой, коли лечиться раздумала.
– Здесь хуже, чем тюрьма, – судорожно забормотала девица, – не выпустят, раз деньги за операцию заплатили.
Я в изумлении уставилась на нее.
– Мне дали три тысячи баксов за ногу. Все тебе отдам, только выручи.
– Люди врачам платят, а у вас наоборот…
– Господи, – шепотом запричитала девчонка, – тут Алке, что со мной приехала, ногу уже позавчера отрезали, как она орала, когда наркоз отошел. Господи! А сейчас плохо ей совсем, возможно, умрет…