Несколько дней из жизни следователя (сборник)
Шрифт:
— То есть?
— Комиссовали меня, — криво улыбнулся парнишка.
— А-а... — мужчина аккуратно сложил платок и спрятал в карман. — Что? Серьезное что-то? — участливо посмотрел в глаза.
Сергей кивнул.
Трудно сказать, почему — то ли была потребность выговориться, то ли другая какая причин, — но именно этому, незнакомому, человеку он впервые в те дни излил душу: рассказал о работе до армии, о том, что стряслось, планах, желаниях. Мужчина слушал рассказ, внимательно, словно оценивая, смотрел порой на Сергея, потом спросил:
—
— Бакурский. Сергей.
Незнакомец нахмурился, вспоминая что-то.
— Погоди, не твои ли стихи в газетах?
Сергей оторопел. Он действительно опубликовал «Встречу», «Родину», «Возвращение», «Думу солдата»... Но мог ли предполагать, что заметят их, будут помнить?! Да и стихи были, можно сказать, первыми, ученическими...
— Мои, — смущенно выдохнул он.
Собеседник с улыбкой вздохнул, покачал головой.
— Хорош я! Заставил поэта в грязь лезть! — И добавил, серьезно уже. — Как там о матери у тебя?
«Ты вскрикнешь: «Сын!» — и бросишься навстречу...»
Запнулся, поморщился от досады.
— Забыл. Как дальше подсказывай!
Сергей опешил вконец. Одно дело — писать, посылать куда-то, другое — читать самому, перед чужим человеком. Он почувствовал, что краснеет.
— Ну? — повторил просьбу тот.
Отказ выглядел бы глупо. Он закусил губу, чтобы снять волнение, и, отвернувшись в сторону, стал читать.
Ты вскрикнешь: «Сын!» — и бросишься навстречу.
Лицом к шипели серенькой прильнешь.
Сыновней лаской я тебе отвечу
И рук уйму взволнованную дрожь...
Он читал, глядя вдаль, и видел полные радостных слез глаза матери, представлял скорую встречу с ней. Голос подрагивал, поначалу несмелый, потом выровнялся и зазвенел...
— Н-да... — вздохнул незнакомец с грустью, когда стих закончился. — Молодец... — Поднялся. — Ну что... Надо ехать. Взял бы, если б по пути. — Протянул руку.
Попрощались.
Сев в легковушку, мужчина выглянул в приоткрытую дверь, посмотрел на Сергея снизу вверх.
— Вот что... Заходи-ка ты в прокуратуру. Работать будем.
Предложение оказалось столь неожиданным, что Сергей даже толком не осознал его. Лишь спросил автоматически:
— А к кому?
— Ко мне. Прокурор области я. Царев. — Подбадривающе кивнул. — Человека сделаем из тебя. Учиться определим. Все. Жду.
– - И уехал.
Машина удалялась проселком, наконец скрылась, будто и не было ее никогда, а он все стоял, держа вещмешок, и не знал, радоваться ли...
Прокуратура...
Учеба...
Царев...
Сергей сошел с дороги, присел на корягу, уткнул лоб в кулаки.
Мог ли он тогда предположить, что свяжет с прокуратурой сорок с лишним лет жизни? Конечно, нет.
Я листаю страницы его личного дела и поражаюсь — всего, что там есть, с лихвой хватило бы на несколько человек. Но... это страницы одной лишь его биографии.
«В настоящее время в Широкопадском районе объем работы для меня недостаточный;
Это из рапорта прокурору области от 1 ноября 1947 года.
Или вот.
«В течение 8 дней закончил расследованием дело на группу из пяти воров — работников ОРСа шахты «Вахрушево», которые похитили 485 тысяч рублей государственных средств. Главарь шайки Оголев приговорен судом к 25 годам заключения, остальные к 8—15 годам».
Это из характеристики от 12 мая 1949 года, того самого, когда ему помог поправить зрение академик Филатов...
Спустя год ему вручат именные часы от Генерального прокурора Союза ССР. За успехи в работе.
Еще лист.
«Из расследованных дел наиболее характерным является дело по обвинению бывшего председателя Корсаковского райисполкома Непомнящего, его заместителя Кунаева, старшего бухгалтера исполкома Ревило и заведующего райфинотделом Михайлюка, похитивших и растративших свыше 40 тысяч рублей и совершивших ряд злоупотреблений, в результате которых было незаконно израсходовано более 100 тысяч рублей. Вся группа осуждена».
— Дело Непомнящего? — переспросит он в разговоре со мной. — Как же — как же...
Мы сидим уже в моем кабинете, в прокуратуре области. Теперь я его потчую чаем.
А за окном не утихает обычная здесь пурга.
Столько лет прошло с той нашей, первой, беседы, но годы совсем на нем не сказались: такой же спокойный, но с огоньком, бодрый, спешащий жить, наполненный планами...
— Все зависело тогда от моего доклада в райкоме. Непомнящий — член бюро, депутат, председатель... Доложил я. Жду: исключат из партии их или нет, выведут из своего состава Непомнящего или оставят... — Он останавливается на секунду, потом, в раздумье, продолжает. — Вывели... И исключили... Тогда партийные комитеты преступления коммунистов строже оценивали, не то что в шестидесятых-семидесятых. Вот уж где была беспринципность! Чуть тронешь кого — звонок... Сколько пришлось воевать с такими звонками... — Поеживается. — Да, как тебе Пленум? — Имеет в виду только что завершившийся январский, этого — восемьдесят седьмого года, Пленум ЦК по вопросам перестройки, кадровой политики партии.
Улыбаюсь. Достаю и показываю испещренную пометками «Правду».
— Вот. Начал было подчеркивать тут — да бросил! Пришлось бы подчеркивать все. А вам?
Он вздыхает.
— И не скажу... С одной стороны — радостно. С другой — не по себе. Впервые пожалел, что не тридцать мне лет. Какие возможности открываются! Только бы и работать...
Молчим.
Желая отвлечь его от грустных мыслей, спрашиваю о первом пришедшем на ум.
— Сергей Иванович, а за что тех судили?
— Которых?