Несколько дней
Шрифт:
Я встаю с постели, снимаю с полки деревянную шкатулку и открываю ее. Вот она, коса. Золото волос мерцает в темноте. Рабинович протягивает к ней дрожащую руку.
— А-шейне цап, правда, Зейде? — завороженно бормочет он, скользя пальцами по мягким локонам. — Закрой шкатулку, мой мальчик, и никогда больше не прячь ее от меня.
Зейде ставит шкатулку на прежнее место, Рабинович уходит, и на дом снова опускается тишина.
Глава 3
Приглашение на второй ужин мне передал таксист, всегда всегда возил Яакова по всяким делам. Не раз можно было
Я решил отправиться к нему пешком и вышел засветло, успев лишь подоить коров и позавтракать, чтобы не торопиться в пути и дойти до цели к закату.
Был первый день осени. Ласточки расселись нотами на протянутых вдоль дороги линиях проводов. Дорога была испещрена следами шин тысяч велосипедов, а в воздухе носился снежный пух одуванчиков. Первый зимний дождь еще не выпал, и вода в вади высохла почти вся, обнажая у берегов вросшие в сухую грязь скелеты рыбешек. Те же немногие, что выжили, собирались стайками в углублениях и выемках. Ловить их было так легко, что вороны и цапли выклевывали рыбешек из воды с ловкостью зимородков.
Дикая малина росла в изобилии, подмигивая мне темными спелыми глазками, и я сгоряча разодрал рубашку о ее колючки. Спустившись вдоль вади, я дошел до экспериментальной агрофермы, где в ту пору занимались разведением пряностей, и с наслаждением втянул в ноздри душистый аромат приправ.
Направившись по тропинке, бегущей между двумя исполинскими дубами, напоминавшими о величии леса, когда-то шумевшего на этих холмах, я пересек поле, которое простиралось за фермой. Во время краткого привала я напился из предусмотрительно взятой с собой фляжки и продолжил путь.
Местность была мне хорошо знакома. Мое детство прошло под сенью двух лесов. Ближний лес был эвкалиптовым, он раскинулся между деревней и бойней. В нем проживали несколько вороньих семейств, а перед рассветом пели рыжие славки. Я проследил за передвижениями их кирпично-ржавых хвостиков и в конце концов набрел на их гнезда, устроенные на старых эвкалиптовых пнях. Выросшие на срезах молодые побеги вытянулись вверх, образовав зеленые конусы надежно укрывавшие птиц, ищущих уединения.
Тут и там мелькали в небе грифы и стервятники, реющие над лесом в поисках трупов павших от болезни коров, которых крестьяне привозили из деревни. Пару раз я видел в лесу дядю Менахема, показывавшего свои весенние записочки смеющимся женщинам. Некоторые из них были мне знакомы, других же я видел впервые, поэтому предположил, что это те самые пресловутые шлёхи, однако данное Наоми слово удержало меня от доноса.
Второй лес, дубовый, раскинулся по дороге на Тив'он. Я наведывался туда лишь изредка, так как тащить в такую даль свой наблюдательный ящик было слишком тяжело. Я любил приходить сюда, лежать на подстилке из сухих листьев и глядеть на небо. Здесь жило несколько соек-отшельниц, пренебрегших остатками с человеческого стола. Они были такими же нахальными и любопытными, как их братья, паразитировавшие в соседних деревнях, но поменьше размером, и глянец их синих крыльев был не столь наряден. Они почти не летали и предпочитали прыгать с ветки на ветку, сливаясь с листвой. Здешние
Вороны, мои давние приятели, не обитали в этом лесу, зато дроздов было видимо-невидимо: тут и там мелькали среди деревьев черная смоль и оранжевые клювы самцов и скромные серо-коричневые костюмчики самок.
— Сноваребенок в лесу? — кричал Рабинович.
— Там полным-полно всякого зверья, — причитал Яаков, в памяти которого еще жили старинные легенды о лютых волках из северных лесов на берегах Кодимы.
— А ну-ка быстро садись в машину и поезжай искать его, — поторапливал Глоберман Одеда.
А мама смеялась.
— Если Ангел Смерти встретит маленького мальчика по имени Зейде, — успокаивала она перепуганных отцов — он тут же подумает, что ошибся, и уберется прочь.
Деловитое попискивание мелких грызунов, шорох крыльев и шелест листвы на ветру создавали впечатление какого-то сонного гула, звучавшего на подходе к лесу, но стоило войти под его полог, как тут же раздавались предостерегающие крики дятлов-пограничников, илес моментально затихал.
Я сел на землю и откинулся на спину. Густая тишина обволакиваламеня, спустившись с верхушек дубов.
Поблескивала на солнце паутина, жуки спешили по неотложным делам, а с земли, покрытой слоем прелой листвы, поднималось влажное тепло. Уши мои понемногу привыкли к абсолютной тишине, и я начал различать ее оттенки: тонкий шелест дубовых ветвей, легкое поскрипывание жуков-дровосеков, прогрызавших лабиринты под древесной корой, и пощелкивание клювов горлиц, набирающихся сил перед дальним зимним перелетом в Африку.
Прошло несколько минут выжидательного молчания, пока лесные твари наконец не свыклись с моим присутствием и, успокоившись, не вернулись к своим заботам. Роль глашатая, как всегда, взял на себя дятел, вспоровший напряженную тишину внезапной барабанной дробью, следом за ним прозвучало металлическое чириканье синицы, а затем принялись шуметь все остальные обитатели леса, каждый на свой лад.
Миллиарды пружинок и колесиков природы тикали и поскрипывали вокруг меня, будто я очутился в гигантском часовом магазине. Маленькая стрелка времен года указывала на конец лета пением последних цикад, сухим и теплым ароматом пыли со вспаханных полей, а, также неуклюжим хлопаньем крыльев молодых куропаток, цвет, размеры и поведение которых изменялись с каждым днем, прошедшим с того момента, как онивылупились. Большая стрелка времени суток остановилась на раннем вечере, когда солнце уже подумывает склониться, а западный ветер шепчет: «Уже-четыре-пополудни-я-скоро-окрепну».
Мне вспоминается, как мама впервые учила меня измерять ход времени по этим стрелкам. На свой шестой день рождения я попросил у нее в подарок часы.
— У нас нет денег на часы, — сказала она.
— Тогда я попрошу у Глобермана, он тоже мой папа, и у него много денег.
Невзирая на юный возраст, я хорошо осознавал свое влияние на этих троих мужчин, которые заботились обо мне, баловали и дарили подарки.
— Ты ни у кого ничего просить не будешь, — отрезала мать тихим, но твердым голосом. — У тебя нет отца, Зейде, только мама, и я куплю тебе все, что будет в моих силах. Ты сыт, одет и обут.