Несомненная реальность
Шрифт:
– Кто хочет, тот пьет, – буркнул провожатый. – Никто силком не тянет. И валяться тоже никто не запрещает. Шинки на каждом углу понатыканы – пей не хочу, а не хочешь – и не пей.
Скаламбурив таким образом, Крупецкий демонстративно отвернулся. Олег почесал в затылке. Правильно ли я его понял, что он меня не понял, а вытрезвителей здесь не имеется? В Сахаре, говорят, тоже вытрезвителей не имеется, но там, опять же, вроде бы полиция пьяных чуть ли не по домам развозит…
Извозчик петлял по узким немощеным улицам, проехал мимо большого краснокирпичного здания с чугунными
Угнетенные рабочие впервые осознают себя как организованную силу и предпринимают неудачные попытки борьбы за свои права, что-нибудь в этом роде. Газеты, которых Олег начитался в клинике, и некоторые вчерашние наблюдения наталкивают именно на такие ассоциации. Нет, нужно срочно входить в курс дела, а не то… Что – не то?
Ты, дружок, сначала со своим статусом разберись. Все, не Народный ты более Председатель, а пустое место с неясным будущим. Смирись с тем, что от тебя сейчас мало что зависит. У нас тебя бы давно закатали в спецучреждение за высокими стенами, для выяснения и исследования, повесили бы гриф с тремя нулями, и вышел бы ты на волю только вперед ногами. Да и то вряд ли – трупы секретных зэков наверняка сжигают. Или нет? Вернусь – надо будет выяснить… Вернусь?
Оптимист, однако…
Пролетку тряхнуло особенно сильно, и Олег распахнул глаза. Оказывается, он задремал. Пролетка катила по широкой по местным меркам улице, вымощенной брусчаткой, между двух– и трехэтажных каменных домов. По узким тротуарам сновали люди, первые этажи занимали лавки с широкими стеклянными витринами. Пролетка миновала несколько полотняных навесов, под которыми стояли столики и сидели выпивающие и закусывающие, несмотря на ранний час, посетители. Улица постепенно расширялась, впереди замаячило открытое пространство.
– Тверская улица, – буркнул Крупецкий. – Почти приехали. Вон, впереди Тверская площадь.
Пролетка выкатила на большую площадь. По левую сторону возвышался четырехэтажный каменный дом желтого цвета длиной в полтора десятка окон, с большим входом посередине, окруженный невысокой каменной изгородью. Из покатой крыши тут и там торчали печные трубы. Дом загибался буквой П, его крылья уходили в переулки.
– Особняк генерал-губернатора, – пояснил Крупецкий, заметив, что Олег с интересом рассматривает здание.
– Понятно… – ошарашенно кивнул Олег. – А там что? Театр? – Он указал на длинное приземистое двухэтажное здание по другую сторону площади. По центру здание украшали шесть толстых белых колонн, накрытых треугольным портиком, над которым гордо торчала граненая башня, в верхней части опоясанная круговой галереей и венчаемая длинным шпилем. Возле здания стояла странная конструкция, запряженная парой массивных желто-белых лошадей.
– Да, тот еще театр! – ухмыльнулся его спутник. – Тверская полицейская
– Понятненько… – снова пробормотал Олег. – Ну и дела!
Особняк генерал-губернатора? Полицейско-пожарная часть? Дома – так он теперь называл свой родной мир – в подобного рода строениях наместники Народного Председателя могли располагаться только в самых захудалых областях. Он вспомнил внушительное десятиэтажное здание резиденции мокольского наместника, потом помпезную двадцатиэтажную башню своей собственной резиденции, окруженную площадью, раз в пять превосходящей Тверскую размерами, и ему стало почти плохо.
Куда я попал, граждане? В какое захолустье? Ведь Москва, судя по тому, что я уже узнал, это столица, пусть "вторая", но столица! Чтобы в столице высшее должностное лицо обитало в таком убогом домишке с печным отоплением, даже без нормальной котельной? Да что же это, каменный век, что ли?..
– Да, в провинции такого не увидишь, – покровительственно заметил Крупецкий, неправильно истолковав проступившие на лице Олега чувства. – Вот, помнится, лет десять назад, в девяносто шестом, к коронационным торжествам, его так украсили, любо-дорого посмотреть было. Вы бы, пан, тогда его увидели – ахнули бы.
– Не сомневаюсь, – пробормотал Олег.
Из мрачных мыслей он вынырнул, только когда пролетка, миновав еще одно официально выглядящее здание, повернула налево, в переулок, и остановилась у невысокого кирпичного флигеля. На противоположной стороне дороги за высоким каменным забором шелестел чахлый сад, окружающий какой-то особняк.
– Приехали, – сообщил Крупецкий, соскакивая на брусчатку и бросая монетку извозчику. – Охранное отделение.
Олег последовал за спутником. Табличка на здании отсутствовала, деревянная дверь стояла гостеприимно приоткрытой. Крупецкий жестом пригласил подопечного пройти в дверь.
На третьем этаже обнаружилась небольшая приемная с ростовым портретом бородатого человека в военной форме. Его Императорское Величество Николай Второй, вспомнил Олег табличку с подписью в давешнем кабаке. За темным дубовым столом сидел и строчил по бумаге, высунув язык от усердия, какой-то молодой человек. Крупецкий кивнул Олегу на стул и прошел во вторую дверь. Впрочем, почти сразу же он появился снова.
– Проше пана, – он указал на дверь. – Господин Зубатов ожидают. Мне же позвольте откланяться – дела.
Коротко кивнув, он вышел. Олег, поколебавшись и бросив на молодого человека вопросительный взгляд – тот все еще самозабвенно строчил пером, изредка макая его в чернильницу – и прошел через внутреннюю дверь.
– Доброе утро, Олег Захарович, – завидев его, Зубатов коротко и сухо кивнул.– Присаживайтесь. Как спалось на новом месте?
– Бывало и лучше, – откликнулся Олег, усаживаясь. А ведь выправка-то у мужика военная, отметил он про себя, хоть и ходит в штатском. И портретик императора еще больше, чем в приемной – дядька, видать, убежденный императрист… нет, монархист. Или карьерист, что более вероятно. – Скажите, Сергей… э-э-э, Михайлович…