Несомненная реальность
Шрифт:
Им еще повезло – часть пассажиров скорого поезда, застрявших в Туле, тоже отправилась в Москву на лошадях. За тройку с них брали по сто рублей и более. На Курском вокзале администрация удовлетворила требования застрявших пассажиров с билетами прямого сообщения, выдавая на еду и проживание по рублю в сутки пассажирам первого и второго классов и по полтиннику -третьего. Сверх того дважды в сутки всем выдавали чай. Однако вскоре люди окончательно разочаровались в способности властей наладить работу железной дороги, и на улицах появились пассажирские дилижансы, запряженный тройкой или четверней, совершающие рейсы между Москвой и близлежащими городами.
В оружейном магазине Зиминой, расположенном в доме страхового общества "Россия" на Тверской улице, обнаружилась кража ста шестидесяти пяти револьверов. Прямой ущерб составил более двух тысяч рублей.
Бастовали рабочие на московских куриных бойнях, требуя улучшения условий труда и повышения жалования. Люди штурмовали лавки, запасаясь едой – мука, соль, консервы, копченое мясо, солонина и прочие продукты длительного хранения кончались в одной лавке за другой. Цена на говядину взлетела в три раза – с летних 20 до 60 копеек за фунт. Один за другим магазины закрывались, а их владельцы от греха подальше забивали досками витрины. Вскоре торговля продуктами практически прекратилась. Одно за другим останавливались крупные промышленные предприятия, а за ними закрывались и остальные – даже мелкие кустарные мастерские.
По винным лавкам ходили неизвестные люди в форме телеграфных чиновников, предупреждая, чтобы на следующий день лавки должны быть закрыты – социал-демократическая партия объявила о всеобщей забастовке. Из-за забастовки служащих водопровода развозчики воды, воспользовавшись случаем, подняли цены почти в два раза. Из-за отсутствия сообщения с окрестностями резко сократились продажи молока. Городская управа постановила мобилизовать все городские бочки, служившие для поливки улиц, для доставки воды в городские учреждения и больницы.
Прекратили работу все московские электростанции. Почти все московские клубы и собрания остались открыты, но освещались керосиновыми лампами и свечами.
Электричество продолжало гореть лишь в Английском клубе, где имелась своя динамо-машина.
Врачебное отделение управы, предвидя кровавые столкновения на улицах, созвало совещание городских врачей и постановило снабдить их запасами различных предметов, необходимых при перевязках. На каждую больницу выделили по тысяче бинтов, пяти пудов ваты и сотне кусов марли. Как показали позднейшие события, сотрудники управы оказались редкостными оптимистами.
Забастовали фонарщики, зажигающие фонари в скверах и на бульварах. Аллеи погрузились в глубокий мрак – за исключением тех немногих мест, где фонари зажигались дворниками. Прохожие, опасаясь распоясавшейся шпаны, не рисковали появляться на улицах вечерами без крайней на то необходимости.
Двенадцатого октября тысяча девятьсот пятого года московский генерал-губернатор Петр Павлович Дурново выслал министру внутренних дел срочное требование об увеличения штатной численности московской полиции и объединении ее действий с губернским жандармским управлением и Охранным отделением под главным начальством генерал-губернатора. В требовании было отказано. Николай Второй, Божьей поспешествующей милостью Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новагорода низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны Повелитель, и Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Арменския, Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель, Государь Туркестанский, Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштейнский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая, полагал, что в стране не происходит ничего особенного.
13 октября 1905 г. Санкт-Петербург
– И все-таки доктор велел вам пока оставаться в постели, – холодно процедил Герасимов. Он разглядывал Олега с истинно офицерским презрением к штатскому.
Впрочем, в его надменном взгляде изредка проскакивали искры недоумения. Казалось – или не казалось? – что он до сих пор не понимает, каким образом в компании Олега, Крупецкого и одного из своих сотрудников очутился в автомобиле, катящемся по промозглым петербургским улицам в сопровождении десятка полицейских экипажей.
Автомобиль нещадно трясло на брусчатке мостовых, и Олег поклялся себе, что по возвращении в Москву он в первую очередь заставит Овчинникова посадить пару слесарей за разработку нормальных рессор.
– Если бы я делал все, что мне велят доктора, я бы точно повесился, – хмыкнул Олег, разглядывая пуговицы с орлами на кителе Герасимова. Надраенные пуговицы горели золотом даже в тусклом свете октябрьского утра. – Лучше объясните, где мы едем. Колеса крутятся, а мы словно на месте стоим.
– В первый раз на операции? – усмехнулся Герасимов. – Привыкайте, господин Кислицын, привыкайте. Легко подзуживать других, а каково самому поучаствовать в задержании? Боитесь?
Олег только пожал плечами.
– Штатские… – процедил Герасимов сквозь зубы. – Я всегда был против шпаков в Охранных отделениях. Не обижайтесь, господин Кислицын, но эта работа не для людей, не имеющих воинского опыта и военной подготовки. А ехать нам осталось совсем недалеко, версты две, не больше. Сейчас мы едем по Забалканскому проспекту. Речка, которую мы недавно пересекли, это Фонтанка, а если вы посмотрите в заднее окно, то, возможно, за туманом и моросью разглядите шпиль Петропавловского собора. Впереди уже виднеются казармы, которые у нас называют "Ротами". Рядом, на углу, если присмотреться, уже виден Институт гражданских инженеров. Видите портик с четырьмя колоннами и треугольный фронтон? За ним, в боковой улице, которую еще не видно, расположен двухэтажный особняк с этаким характерным полуциркульным выступом. Вот в нем и располагается тот самый Совет рабочих депутатов, который вы так страстно ненавидите.
– Спасибо за пояснения, Александр Васильевич, – поморщился Олег. – Но я же, кажется, объяснил вам вчера, что дело не в эмоциях и даже не в той бомбе, которая чуть было не разорвала меня на час… – Машину снова тряхнуло, и он прикусил себе язык, зашипев от боли. – Ч-черт! Эта ваша любимая брусчатка! Нет чтобы асфальт положить… Дело даже не в бомбе. Просто мне не хочется оказаться в стране, в которой власть внезапно оказалась в руках группы людей, взявших ее грубой силой. Поверьте мне, я прекрасно себе представляю, чем это грозит даже в куда более стабильной стране. А у вас… а в России я даже боюсь вообразить все последствия.
– А я, господин Кислицын, тоже объяснил вам вчера, что власть в руках у этих людей не окажется никогда. Наша либеральная интеллигенция в обеих столицах любит выступать от имени народа, как-то забывая, что народ не ограничивается населением Санкт-Петербурга и Москвы. Отъедете от этих городов на пару сотен верст в сторону – увидите там все то же патриархальное сонное царство, что и сто, и двести лет назад. Девять человек из десяти в России – это крестьяне, и как раз этого не понимают прожектеры, взявшие в голову работы экономистов, сделанные в индустриальной Европе. А у крестьян заботы совсем другие, чем у рабочего на фабрике. Рабочему что – он получил недельное жалование, пошел в магазин и купил на него продуктов. Все, что его интересует, это жалование повыше, чтобы еды купить побольше и повкуснее, из общей казармы в квартиру получше переехать и так далее. А крестьянин вынужден думать вперед – когда пахать, когда сеять, когда урожай убирать, и не дай бог не уродится рожь в этом году, из каких запасов жить будем? Для него стабильность – главное, пусть даже плохонькая, голодная, но стабильность. У крестьян даже бунт – что-то вроде кабацкой драки: сегодня друг другу морду били смертным боем, а завтра снова вместе выпивают…