Несостоявшаяся Америка
Шрифт:
Индейцы, лечившие все свои болячки в этом месте, были не дураки, думала я. Они называли его «Место, возвращающее здоровье». Я не знаю, стала ли я моложе или здоровее, но мне там просто было очень хорошо.
Проникнувшись возвышенным состоянием, я подумала, что в месте, где читаются день и ночь молитвы, все равно какому богу обращенные, к индейским идолам или к Будде, нельзя чувствовать себя плохо, неуютно или быть подавленным. Я, например, тоже рассказала Иисусу про свои беды, и он меня утешил.
После ванн особенно хорош мятный чай.
Пока я отпивалась чаем, монахи сервировали ужин для постояльцев монастыря.
Все меню состояло из вегатарианских блюд.
В лагерь мы возвращались в сумерках. Ехали обратно не спеша, вглядываясь в закатное небо, синь гор и ширь долины. Дорогой немного разговаривали.
Три месяца назад Кэрол ушел из Аризонской школы и отправился путешествовать по стране. Едет куда захочет, останавливается на ночлег там, где приглянется. Надеется через пару месяцев окончить курсы массажа и найти новую работу.
В машине, у себя под ногами, я увидела желтый невзрачный камень.
– Это что? – спросила я.
– Это залог того, что я вернусь обратно в Аризону, – ответил он.
Тут меня осенила догадка, которую я решила тут же уточнить:
– Где твой дом, Кэрол?
– Мой дом там, где я есть, – ответил он, – вот эти горы, этот лес.
– А то, что лежит в машине, это все твое имущество?
– оторопела я.
– Ага, – ответил он беспечно. – Когда я уезжал из Аризоны, то сдал все лишнее в комиссионку.
На заднем сидении его машины позвяквал чайник с облупленным носом и сковородка. Еще у него была палатка, спальник и газовая горелка.
– Как я тебе завидую! – воскликнула я.
Это действительно было так. Не принадлежа ни к одной религиозной конфессии, Кэрол живет как птаха небесная, не заботясь о хлебе насущном, и строго в соответствии с библейским законом, в котором сказано, что «добро» нужно собирать не на земле, а на небе!
Распрощались мы с ним по-родственному. Его путь лежал теперь к океану, а я вернулась на поляну, где увидела вновь прибывшую компанию: пожилого мужчину и трех девочек четырнадцати, двенадцати и семи лет, но об этом будет завтрашняя история.
Утром я познакомилась с новой компанией. Мужчину звали Алан. Он приехал в Штаты из Лондона на три месяца поработать в одной из фирм программистом, да как-то и задержался здесь на целых 20 лет.
Он женат, у него пять детей и три внучки. Почти все сидят на его шее, жена не работает. Сейчас сам он вынужден работать всего на полставки.
Внешность Алана описывать невозможно, потому что все внимание отвлекают на себя его уши, тонкие и прозрачные, величиной с хорошую ладонь, стоящие поперек головы. Через такие уши, как мне подумалось, хорошо наблюдать затмение солнца. Правда, они очень органичны, эти уши и являются той изюминкой, которая делает внешность неординарной.
Старшая дочь Алана сейчас находится в Санкт-Петербурге и пишет там докторскую диссертацию на тему «Влияние буддизма на русскую историю».
– Кто же это влиял на нас из буддистов? – недоуменно спросила я.
– Да Чингиз Хан, – ответил он, – в его войске было много калмыков, которые по своей сути буддисты.
Крыть мне было нечем.
В разговоре он спросил о моих планах на день. Я колебалась между «уехать на океан» или «вернуться домой».
– Поедем с нами в Тассахару, – предложил он. – Машина у нас бошльшая, места на всех хватит. Потом, ты ведь не все успела посмотреть, ты не была на водопаде.
На водопаде я не была и ничего о нем не знала.
– Ты не представляешь, как там здорово! – начал он рассказывать. – Если пойти вниз по ручью, примерно три километра от монастыря, то попадешь на очень красивый водопад, где можно лечь на воду, расслабиться и скатиться вниз, как в аквапарке. Падать всего метра три-четыре. Детям очень нравится!
– добавил он.
– Это было бы здорово посмотреть, – сказала я, – но у меня с собой нет денег, чтобы заплатить дневную плату.
– Какие проблемы, – возразил Алан, – я заплачу, у меня есть деньги!
Я быстро поддалась на уговоры, и мы опять поехали в монастырь.
Машина Алана имела вид 90-летней старушки в облезлом платье с заплатами, потерявшей все зубы и большую часть волос. Ее не красили лет двадцать. Нет, внутренняя обивка машины все же была покрашена белой краской, с виду напоминающей гуашь, ошметки которой изредка падали на голову. Но по горной дороге бежала она очень хорошо.
Легко заплатив за меня в офисе дневную таксу в двадцать долларов, Алан купил там же буханку хлеба.
– Это вам на обед, – сказал он детям.
На выходе я попросила адрес, по которому можно будет прислать одолженные деньги.
– Не дам я тебе адреса, – сказал он твердо. – Это тебе подарок. Гуляй и наслаждайся!
Я заменжевалась, вспомнив его многочисленных детей, неработающую жену, потрепанную машину.
– Не суетись, – сказал он. – Когда встретишь на своем пути кого-то, кому будут нужны эти деньги, передай им.
Я приняла подарок и условие, и пошла искать новых впечатлений на водопаде.
Тропа, перебегая с одной стороны ручья на другую, карабкаясь вверх и огибая скалы, вскоре привела меня к открытому солнечному месту.
Сцена, которая предстала передо мной, повергла меня в столбняк на добрые полчаса. Может быть то, что я там увидела, для кого-то стало уже привычной картиной, но для меня все было впервые, поэтому я и остановилась на очень долго с открытым от удивления ртом.
Декорации на сцене были просто великолепны. По панораме горного ущелья вниз, каскадом, спускался ручей, слегка петляя между круглых камней и образуя в своем движении небольшие корытца, ванны и бочки воды. Подойдя к краю обтесанной скалы, ручей обрушивался вниз четырехметровым водопадом в бездонную яму, которую он выбил за свою долгую, быстротекущую жизнь, а потом лениво перетекал дальше, расплескиваясь в широком ложе.