Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени
Шрифт:
От обращения к дьяволу было совсем недалеко и до сближения с давним российским врагом — Швецией. Царь, по сообщению летописи, сидел в столице подобно «орлу бесперу, без клюва и когтей».
Дипломатические усилия Карла IX, сообщавшего царю в одном из последних писем, что от цезаря, турецкого султана и короля Персии ему известно о плачевном положении России, наконец-то дали плоды. В августе 1608 года гонец доставил нарвскому наместнику Филиппу Шейдингу послание новгородского воеводы князя Михаила Скопина-Шуйского. Царь отправил этого своего юного племянника из Москвы в Новгород для организации народного ополчения в еще не охваченных смутой северных районах страны. Ему были даны самые широкие полномочия, в том числе право договариваться со шведами о наеме войска. «Послати в немцы нанимати немецких людей на помочь», — гласила царская инструкция. Немцами в то время в России называли многих иностранцев, в том числе шведов. Приведем наиболее важные отрывки из этого послания, открывшего
Скорость распространения информации в то время зависела от резвости коня, скакавшего по плохим и опасным дорогам, да от ветра на море, игравшего неуклюжим парусником: отголоски стремительно менявшихся событий в Москве доходили до короля иногда с месячным опозданием и в сильно искаженном виде. Послание Скопина-Шуйского, составленное от имени царя, легло на стол Карла IX практически одновременно с двумя другими сообщениями. В одном утверждалось, что Шуйский убит и власть в Москве взял Дмитрий, другое, пришедшее несколько позже, уведомляло, что Шуйский жив, но смещен с трона все тем же самозванцем. Приграничные города — Ивангород, Ям и Гдов — палили из пушек, приветствуя возвращение на законный престол чудесно спасшегося Дмитрия. Шведские агенты сообщали, что имя Шуйского исключили из поминальников в молитвах, новый воевода в Ивангороде князь Иван Хованский лишь укрепил веру шведов, что Шуйский пал. Воевода отчитал шведских послов, прибывших в Нарву из Стокгольма и просивших о съезде, за то, что те в своих письмах пишут царем «изменника Васки Шуйского имя». Король в этих обстоятельствах решил действовать, ориентируясь на две возможности. Одна предполагала, что Василий Шуйский жив и еще является русским царем, другая — что он умер или смещен. Пограничная пропаганда шведов летом и осенью 1608 года исходила из худшего: Василий Шуйский перестал существовать либо физически, либо как политическая фигура. Через границу переправлялись манифесты короля с призывом к русскому населению не поддерживать ставленника поляков, а взять царя с кровью Владимира Мономаха, из своих давних властительных династий. Король сообщал, что готов по просьбе русской нации прислать войска, чтобы встать на защиту «старой греческой религии», которую собираются разрушить поляки. Обильно насыщая льстивыми строчками о русской религии свои пропагандистские послания, король, очевидно, невольно морщился: как истинный лютеранин, он считал русских нехристями, которые ничем не отличались от турок.
Впрочем, глядя на наивных и невежественных московитов, устроивших настоящий парад государей в последние годы, трудно было сохранять сдержанность. Карл IX, осведомляясь у новгородского воеводы по поводу того, кто сейчас является царем на Руси, сорвался и принялся выговаривать русским, меняющим своих правителей так же часто, как зайцы — цвет: «…летом он серый, а зимой он белый». Примеру монарха следовали его представители в пограничных крепостях. Наместник в Улеаборге Исаак Баем упрекал игумена Соловецкого монастыря, не стесняясь в выражениях. Русские люди, по его мнению, так часто свергали своих государей, что литовцы скоро им всем головы разобьют, и следовало стыдиться, выбирая в цари всякого негодяя, которого им приведут литовцы. «Сами поляки четко и откровенно говорят, что он — не настоящий Дмитрий и что они могут за одну ночь выпекать по 15 таких бродяг», — пытался вразумить нарвский наместник ивангородского воеводу. Но письменные убеждения шведов не действовали на русские пограничные крепости, присягнувшие второму Лжедмитрию. На шведскую пропаганду оттуда огрызались, что Васька Шуйский продался шведам, хочет ввести «лютерскую» веру в России и потому верные ему русские отдались сатане и его слугам.
«Значит, Шуйский жив и еще не потерял престола», — заключили в Швеции, изучив эти контрпропагандистские послания. Следовательно, письмо Скопина-Шуйского с просьбой о помощи являлось не частной новгородской инициативой, оно было продиктовано из Кремля.
В ноябре 1608 года королевский секретарь Монс Мортенссон, прибыв в Новгород, заключил от имени шведского короля предварительное соглашение об оплате и составе вспомогательных войск. Стороны договорились, что Швеция предоставит три тысячи пехоты и две тысячи всадников. Одновременно в Лифляндии, где война несколько утихла, вовсю шла вербовка иностранных наемников для похода в Россию. Королевский комиссар привлекал солдат со всей Европы, успевших повоевать и на польской, и на шведской стороне, гарантируя высокое жалованье и возможность беспрепятственно грабить в неповинующихся царю районах. «Царь обещает платить конному 25 далеров, а пешему солдату — 12 далеров в месяц. Платить начнут сразу после перехода русской границы!» — вешали вербовщики в лифляндских кабаках и на площадях разрушенных войной городов, угощая пивом за счет казны ободранное и обнищавшее воинство. Деньги предлагались немалые — более чем в два раза превышавшие обычную шведскую солдатскую плату. Оборванцы с оружием уже чувствовали себя богачами. На 12 далеров можно было купить трех коров, или двенадцать бочек ржи, или четыре бочки пива — в какой ходовой товар ни переводи, получалось много.
Войско собирался возглавить популярный среди солдатского сброда человек: сам главнокомандующий шведскими войсками в Лифляндии граф Мансфельд. «Большому воеводе, графу», как обещали русские на переговорах в Новгороде, они дадут пять тысяч далеров в месяц. Опытным воинам, пропившим и проевшим после увольнения из армии одежду и даже оружие, обещали предоставить экипировку в Або. Туда уже прибыли специальные представители Скопина-Шуйского — стольник Семен Головин и дьяк Сыдавной Зиновьев с казной в пять тысяч рублей, предназначенной на снаряжение войска.
Вооруженный последними секретными королевскими инструкциями, граф Мансфельд поднялся в Ревеле на борт корабля, отправлявшегося в Або. Карл IX призывал полководца не особенно увлекаться помощью русским, главной задачей были территориальные приобретения для короны. Прежде всего следовало с парой тысяч воинов, используя петарды, захватить Ивангород, перешедший на сторону второго Лжедмитрия. Если русские возмутятся, объявив это нарушением мира, их нужно обмануть, сказав, что город взят по просьбе Василия Шуйского для него самого.
Увы, каприз природы помешал графу Мансфельду войти в русскую историю и сказочно разбогатеть. Корабль едва вышел из ревельской гавани, как начался один из обычных на Балтике в ноябре штормов. Громоздкий парусник никак не удавалось развернуть на север, к близкому финскому берегу — шквалистый западный ветер рвал паруса, направляя корабль в открытое море. Многочасовая борьба со стихией закончилась полным поражением. Финский берег и Або остались по правому борту, корабль отнесло к побережью Швеции.
Ветер оказался стеной, которую так и не смог преодолеть шведский полководец. Вскоре планы короля в отношении графа Мансфельда изменились: наступление польской армии в Ливонии потребовало его возвращения туда. На роль командующего вспомогательным войском появилась другая кандидатура. Это был 26-летний Якоб Делагарди, сын прославленного Понтуса Делагарди, захватившего у русских в 1580–1581 годах ряд приграничных крепостей, в том числе Кексгольм, Нарву, Ивангород, Яму и Копорье. Военные успехи старшего Делагарди в Эстляндии и Ингерманландии оставили такой след в народном сознании, что темные люди считали его союзником самого дьявола. «Когда у Понтуса не хватало солдат, он ощипывал курицу, произносил заклинание и сдувал ее перья с ладони. Едва эти перья падали на землю, как из них вырастали закованные в железо солдаты», — рассказывали эстонские и русские крестьяне долгими зимними ночами легенды о страшном шведе, пришедшем когда-то в их края со своим заколдованным мечом.
Все завоевания Понтуса, кроме Нарвы, шведам пришлось впоследствии отдать русским, и теперь его сыну Карл IX доверил повторить подвиг отца. Новость о том, что «Понтус вернулся», разойдясь по Ингерманландии, должна была парализовать волю защитников русских крепостей.
Впрочем, свои истинные намерения шведский король доверял лишь текстам секретных инструкций. Представителям Василия Шуйского он сообщил о куда более скромных требованиях в обмен на шведскую помощь. Русский великий князь должен был навечно отказаться от притязаний на Ливонию, подтвердить на все времена Тявзинский мир и передать Швеции крепость Кексгольм, называемую у русских Корелой, вместе со всем уездом. Новгород и Швеция приступили к подготовке договора. Король предвидел, что на пути соглашения появятся препятствия, но их оказалось куда больше, чем он мог предусмотреть.
Дипломатов в то время подстерегали самые разные опасности: их убивали на дорогах разбойники, они тонули в море, их бросали в тюрьмы разъяренные иностранные властители, которым не было знакомо сегодняшнее понятие «дипломатического иммунитета». В сношениях с Россией послы могли стать жертвами и еще одного коварного врага — алкоголя. «Напоить иностранца у русских считается вопросом чести, а те, кто не может или не хочет упиться, не пользуются никаким уважением. Напротив, они всячески превозносят тех, кто без меры напивается пивом, медом и вином», — писал шведский дипломат Петр Петрей, находившийся в Москве в 1608 году с поручением Карла IX предложить Василию Шуйскому заключить договор со Швецией. Спаивая иностранных дипломатов с тем, чтобы у тех от алкоголя развязались языки, их русские партнеры и сами рисковали жизнью. Жертвой дипломатической традиции стал посланный Михаилом Скопиным-Шуйским в Стокгольм курьер. В январе 1609 года от Карла IX в Новгород пришло скупое сообщение, что курьер «Петр Филиппович упился самогоном в усмерть».