Несовместимые
Шрифт:
— У меня никогда не было секса в машине, — смотря ему в глаза, расстегиваю ремень. Он улыбается, склонив голову вбок.
— У меня тоже, — лаконично признается, и его признание теплом отдается у меня в груди. Такой серьезный, такой таинственный, и вот что-то у нас с ним совпадает. Поддаюсь импульсу, обнимаю его за шею, нежно целую. Он теряется, не сразу понимает, как реагировать. Неужели привык всегда действовать напором?
Стаскиваю с его плеч рубашку, она виснет у него на локтях. Отстраняюсь и расстегиваю манжеты. Мне нравится теснота салона машины, нравится, что мы непозволительно
— Прикоснись ко мне, — прошу, откидываясь на кожаные сиденья.
Дважды просить не приходится, он склоняется надо мной, проводит ладонью по бокам, стискивает бедро. Целует в губы, потом прикусывает мой подбородок, заставляя откинуть голову назад. Осыпает поцелуями шею, его дыхание оказывается на моей груди.
Крепко зажмуриваюсь, выгибаюсь в пояснице, запуская пальцы в его волосы. Безумие проникает в кровь. Тихо стону, что-то бормочу, похоже, умоляю его не останавливаться. Я совсем забыла, каково это, ощущать себя придавленной мужским телом, льнуть к мужчине в жажде получить дополнительную ласку.
Кто-то звонит.
Герман вскидывает голову, чертыхается, перегибается через подлокотник, берет свой мобильник. В полумраке я вижу, как ожесточается его лицо, как хмурится и поджимает губы.
Поспешно поправляю бюстгальтер, нащупываю футболку. Я понимаю, что продолжения не будет, тут не нужно и гадать.
— Да, — резко отвечает на звонок, наблюдает за моими движениями. Вижу по взгляду, что недоволен. Глаза вспыхивают, когда я протягиваю ему рубашку. Не берет.
— Хорошо, я буду через час-полтора, — опять между бровями пролегает складка. — Я не могу приехать именно сейчас. Попробуй договориться. А для чего ты мне тогда, если не можешь вести диалог? — неприятно скалится, я вздрагиваю.
Сейчас он мне напоминает зверя, который злится, готовясь к нападению. Не завидую его собеседнику.
— Не создавай еще больше проблем. Я сейчас приеду. Молчи, просто молчи, — завершает разговор, резко дергает ручку дверки, выходит. Некоторое время стоит ко мне спиной, уперев руки в бока.
Молчу, не задаю ненужных вопросов, ощущая его безмолвную ярость. Он обхватывает шею ладонями, сжимает ее, потом трет лицо ладонями, поворачивается ко мне.
— Сейчас поедешь со мной, нет времени тебя отвозить домой. Будешь сидеть в машине, делать вид, что тебя нет. Все, что увидишь и услышишь — забудешь, — он как-то не по-доброму на меня смотрит, я нервно улыбаюсь.
— Ты можешь высадить меня возле ближайшей остановки, я вызову такси.
— Я в город не буду возвращаться. Не спорь, Марьян, просто делай так, как я сказал, — захлопывает дверь, садится за руль.
Куда мы едем? Что произошло? И что я должна забыть? Эти вопросы и другие роем жужжат в моей голове. Я сижу тихо, едва дыша. Герману еще несколько раз звонят. Он отвечает только резким «Да» и слушает своего собеседника.
Приезжаем мы на какую-то заправку времен советского союза. Здесь нет красивых неоновых вывесок, нет приглашения выпить кофе. Несколько колонок с бензином, какое-то полуразвалившееся
Герман несколько секунд сидит неподвижно. Потом нагибается к бардачку, слышу характерный щелчок затвора. Я холодею от ужаса происходящего. Прячусь за передним сиденьем.
Меня оставляют одну, заблокировав все двери. Это немного успокаивает, никто не залезет без спроса, но и пугает. Если начнется стрельба, нет гарантий, что по машине никто не будет стрелять. Я сползаю на пол между сиденьями, прислушиваюсь. Вроде тихо. Никто не ругается, никто не стреляет. Ожидание очень нервирует, хочется выглянуть и посмотреть, что происходит, но я так не рискую. Возможно, эта сходка решится мирным путем.
Я зажимаю себе рот ладонями, когда где-то рядом с машиной, в которой сижу, раздаются выстрелы. Они не громкие, нет. Они тихие. Я этот звук знаю из практики. Совершаются при помощи глушителей на оружие, чтобы не привлекать внимания.
А вдруг стреляли в Германа! Вдруг его убили! Что будет дальше? Меня парализует страх и неизбежность. Меня убьют. Нет повода жалеть. Сгибаюсь пополам, не плачу, не кричу, ожидаю своей участи. Я мысленно представляю, как Герман сейчас лежит на асфальте и истекает кровью. Он лежит неподвижно, с закрытыми глазами. Может быть, ему выстрелили в голову... Чувствую подкатывающую тошноту. Лучше не представлять ничего.
Слышу приближающие шаги. Щелчок, открывают дверь. По запаху парфюма я понимаю, что это Герман. Не замечаю, как облегченно выдыхаю и прикрываю глаза, сдерживая слезы.
Он живой. Живой!
— Гера! Это просто пиздец какой-то! — в салон машины садится кто-то со стороны.
Я не шевелюсь, стараюсь не выдавать своего присутствия. Судя по запаху никотина, мужчины закуривают и молчат. Молчат минут пять.
— Твои ребята хорошо их закопают?
— Не переживай.
— Я твой должник. Они давно меня прижимали к стенке, — собеседник явно желает поболтать, а Герман не очень. Даже догадываюсь, как он сейчас смотрит: тяжело, предупреждающе, убийственно.
— Думаю, завтра Цоколь появится на горизонте. Думаешь, будет бойня?
— Доживем до утра. Езжай домой и спи спокойно.
— Да как тут уснешь, — нервный смешок, пауза и салон вновь наполняется никотиновым дымом.
— Ты будешь завтра у Пахома?
— Возможно.
— Я думаю, он нам точно хочет что-то важное сообщить. Черт! — какая-та возня, щелчки зажигалки.
Хлопок. Я не дышу. Я понимаю, что сейчас произошло, при этом отказываюсь в это верить.
— Все? — раздается голос с моей стороны.
В ответ тишина. Наверное, Герман кивает головой. Я приподнимаю голову, смотрю в щель между сиденьем и дверью, как кого-то вытаскивают из машины. Человек не протестует, не вопит. Ему все равно.
Не выдерживаю, распахиваю заднюю дверку и выскакиваю, как заяц, если можно так название мой побег. Я не оглядываюсь назад, несусь вперед в темноту. Бежать. Одно дело думать, что этот человек связан с чем-то незаконным, другое дело стать свидетелем. Боже, меня могу рассматривать как соучастницу!