Несравненное право
Шрифт:
Они обвенчались еще в Кантиске, и, пока ехали домой, все было хорошо. Оба скучали по родным местам и часами вспоминали прошлое и строили планы на будущее. Превращать их договор о взаимопомощи в брак со всеми вытекающими последствиями Шандер не спешил, полагая, что в Высоком Замке все произойдет куда проще. И, разумеется, просчитался. Родной дом встретил Ланку неласково. Ее терпели, но только из любви к Шандеру, и принцесса не могла этого не понять. Она хотела стать помощницей мужу, а оказалась в роли камня на его шее. Гордая и научившаяся скрывать свои чувства, Илана ушла в себя, часами просиживая у окна или же пропадая на оружейном дворе, где «Серебряные», повинуясь негласному приказу обожаемого вождя, тренировались с герцогиней на шпагах. За пределы Замка Ланка и вовсе носу не казала, а ее разговоры с Шандером ограничивались односложными ответами.
Дело с каждым днем становилось все хуже, порой у Шандера опускались руки, но новый герцог был не из тех, кто отступает. Сделав Илане предложение, он, возможно, поторопился, поддался минутному порыву, но теперь он в ответе за эту женщину перед своей совестью и никогда ее не предаст…
От невеселых размышлений герцога отвлек гость. Новый эркард Гелани, к слову сказать, близкий друг первого свекра Гардани, был человеком деловым и умным. За ору с небольшим они решили уйму важных дел, после чего герцог пригласил дана Казимежа отобедать с ним в малой столовой. Эркард с радостью согласился. Илана к обеду не вышла, но сотрапезники великолепно провели время, а на прощание Казимеж, немного смутившись, попросил передать даненке Белинде подарок от дочерей эркарда. Шани тепло поблагодарил, проводил гостя до двери, где сдал его с рук на руки неизбежным придворным, и, обернувшись, столкнулся с яростным взглядом Ланки.
— Что такое? — Шандер действительно растерялся.
— Зачем?! — в глазах женщины дрожали злые слезы. — Зачем ты притащил меня сюда? В благородство играл?! Боялся взять корону при живой Ямборе?! Ну, так я тебя скоро освобожу…
— Ты что, с ума сошла?!
— Наоборот, набралась ума, — Ланка подошла к нему вплотную, так что было видно, как дрожат у нее губы, — вы с Рене два сапога пара. Ваше благородство хуже убийства! Все эти гоблины, мужики, купцы для вас друзья, а меня вы стыдитесь… И Рене, и ты. Как же, не сажать же твоих драгоценных горожан за один стол со шлюхой Годоя.
— Стыжусь? — Шани совсем растерялся. — Ты же сама не вышла.
— А как я могла выйти?! — она уже кричала, и Шандер не придумал ничего более умного, чем прикрыть поплотнее дверь, не хватало еще, чтоб придворные услышали эти крики. — Меня здесь все ненавидят! Они-то все чистенькие, только б где они были, если бы не я… Где бы вы все были, победители… А теперь оставьте меня в покое! Все!
Шандер видел, что она дошла до последней крайности и сама не понимает, что несет. В дверь заскреблись, Марко пришел удивительно не вовремя, хотя почему это не вовремя?! Шани с силой встряхнул жену за плечи, и когда ее глаза стали осмысленными, голосом, не терпящим возражений, произнес:
— Пол-оры на сборы. Умойся, переоденься. Лучше в красное. Мы едем встречать посольство гоблинов. Ты мне нужна. И вообще с сегодняшнего дня изволь сопровождать меня везде, — и, не дав ей опомниться, Гардани вышел.
Это прохладное весеннее утро словно бы само звало в дорогу за горизонт, туда, куда улетали, подгоняемые свежим ветром, жемчужные облака, сами похожие на корабли под парусами.
В порту было некуда яблоку упасть — казалось, вся Идакона вышла проводить своего Паладина в далекие края. Корабли стояли на ближнем рейде — «Созвездие Рыси» — весь черный с золотистой полосой вокруг корпуса и слегка наклоненными назад мачтами — казался стройным и сильным, как породистая лошадь. Темно-серый с серебром «Осенний Ветер», более приспособленный для боев, нежели для погони за Неведомым, рядом с собратом выглядел цевским иноходцем в одной упряжке с эльфийским рысаком. Свежий ветер лихо посвистывал в снастях, играя императорским штандартом и консигнами на мачтах…
Эмзар и Клэр стояли в окружении маринеров. Эландцы привыкли к эльфам — к красоте вообще привыкают быстро — и не скрывали своих дружеских чувств, обходясь, однако, без того панибратства и заискивания, которое так раздражало в жителях империи. Герика, кутаясь в легкий эльфийский плащ, стояла с Детьми Звезд — из всех приглашений, которые получила невеста императора, наиболее приемлемым для нее казалось Убежище, где можно было оставаться самой собой и при этом совершенствоваться в эльфийской магии. Лицемерие и шум императорского дворца раздражали тарскийку, родовое гнездо Годоев было разрушено гоблинами Рэннока, да и привязанности к нему в ее душе не было, а в Высоком Замке хозяйничала молодая герцогиня. Появление Герики напомнило бы Ланке о том, о чем напоминать ни в коем случае не стоило…
Конечно, можно было остаться в Идаконе, поднимаясь с зарей на Башню Альбатроса, день за днем ожидая, когда же над горизонтом появятся долгожданные паруса. Героини старинных баллад и преданий поступали именно так, но Герика следовать их примеру не хотела. Эстель Оскора отпускала своего адмирала с улыбкой, а не со слезами, что бы там ни творилось у нее в душе, но остаться в опустевшей без него Идаконе было бы слишком тяжело. Она и так держалась из последних сил.
Рене умчался на свой корабль еще затемно, сбросив с плеч десять лет и тысячу забот. В сущности, они простились ночью, и герцогиня Тарская не собиралась выказывать посторонним, среди которых оказалась и замотанная в черное до самого носа старая Зенобия, своих чувств. Не прийти же в порт она не могла — это оскорбило бы эландцев. Так заведено — женщины провожают корабли и ждут. Мужчины машут им с палубы и уходят, чтобы, если повезет, вернуться…
— Идут! — разумеется, первой оповестила о том, что от «Созвездия» отвалил баркас, Белка, не пожелавшая возвращаться с отцом и молодой мачехой в Гелань. Впрочем, маринеры уже считали дочку Шандера Гардани своей и к тому же почти невестой младшего Рене. И сам новоиспеченный таянский герцог, и его наследница вызывали в Эланде самые горячие симпатии. Белка же, с раннего детства возненавидевшая всяческие придворные церемонии, направо и налево заявляла, что жить можно только здесь, на севере. Герика прекрасно понимала девочку, она и сама бы дорого дала, чтоб никогда в жизни не видеть напыщенной роскоши мунтских дворцов, кисло-сладких физиономий нобилей, наглых столичных нищих и раздувшихся от сознания собственной значимости академиков… Именно весь этот сброд и заставил Рене почувствовать свои годы, превратив победу если и не в поражение, то в какую-то мелочную ежедневную возню.
Если б можно было вернуться к тому, с чего они начинали, — к свободе, осознанию того, что каждый миг может стать последним, а значит, нельзя его пропустить. Впрочем, Рене сумел-таки погнать время вспять, и его подруге грех на это сетовать. Пусть уходит и возвращается таким же, каким он был, когда она впервые пришла в Идакону…
Солнечный луч скользнул по белым волосам, превратив их в эльфийское серебро, и у Герики, следившей за приближающимся баркасом, сжалось сердце. Старый эландский обычай возвращаться перед дальней дорогой на берег, чтобы еще раз сказать тем, кто остается, слова любви и надежды, клирики называли пережитком ереси, но для моряков это было куда важнее церковного благословения.