Нестор-летописец
Шрифт:
Душило остановил коня и поднял ладонь к глазам, чтобы небо не слепило. Далеко справа тянулась темная полоса леса. Слева льдисто посверкивал мерзлый Волхов. Впереди, в полутора верстах по чистому полю, над рекой стояли прямые дымы от изб — показалось селище.
— А ну как заколдует нас тот колдун? — поежился в седле холоп Потапка. — Вдруг не понравимся ему? Кто ее знает, чудь эту.
— Ты бы рожу с утра вымыл, — сказал Душило, — тогда бы и понравился ему. А так точно тебя заколдует.
Он тронул коня. Потапка отстал — спрыгнул в сугроб и свирепо, до малинового румянца, натерся снегом.
— Вот сбегу, — бормотал он, — непременно сбегу. К колбягам подамся. Ищи тогда свищи. Не найдешь.
Подъехав к жилью, Душило взял правее, к лесу, вдоль поскотины. Селение было небольшим, в десяток изб, утопавших в снегу чуть не по самые застрехи. Посреди него стояло большое, длинное строение, обнесенное тыном и похожее на постоялый двор. Видно, проезжие торговые гости были здесь часты.
За окраиной селища храбр поискал тропку и быстро нашел ее, несмотря на вчерашнюю метель.
— И впрямь колдун знатный, — хмыкнул Душило. — Не залегает к нему дорога.
Потапка с шумом втянул выбитые морозом сопли.
— А может, ну его? Не поедем?
— Рожу умыл? — спросил храбр.
— Умыл.
— Тогда чего страшишься? Сопли высморкай и гляди соколом.
Жило колдуна вырастало из леса, как пень из травы. Издалека не разглядишь. Черная, словно прокопченая избушка с покатой, почти плоской кровлей и без каких-либо следов тына вокруг. Сбоку у нее притулилась крохотная амбарная клеть. Чуть подалее из снега торчало мертвое дерево — на сажень ствол, а дальше из ствола — вырезанный по грудь идол. Впереди дома клонилась книзу кривая, покляпая береза. На ветках прыгали две вороны и оглушительно кричали.
— У, вражины, — тихо проговорил Потапка, сперва покосившись на идола.
— Склюют за невежливость, — предупредил его храбр и слез с коня прямо в сугроб. Расчищенной перед жилом была только узкая тропка, идущая к двери и оттуда — к клети.
На карканье ворон из жила выбрался колдун. Он был в черной вотоле и сам темный, почти черный, как черт, будто всю жизнь рыл носом сырую землю. Волосы собраны в длинный хвост на спине, голову сверху покрывал плат, спереди и сзади завязанный узлами.
Колдун крикнул что-то воронам. Душило не разобрал — чужой язык. Птицы притихли, тяжело снялись с веток и улетели.
— Ка мне? — спросил колдун храбра, глядя не в лицо ему, а куда-то ниже.
— К тебе. Вот. — Душило показал два серебряных дирхема.
— Ты. Прахади. Эта, — колдун показал на холопа и на амбар, — туда. Кони вязать.
Душило согнулся пополам, протискиваясь в узкую, низкую дверь избы. Сразу за ней безо всяких сеней начиналось жило. Потолка не было, кровлю держала воткнутая в землю сохатая колода. В истобке стоял густой смрад, в котором Душило не смог различить ни единого знакомого человечьего запаха. Даже дым, стелившийся поверху, пахнул как-то вонюче. Храбр сразу же сел на лавку у стены, чтобы не дышать им. Подле пристроил меч в кожаных ножнах со стальными накладками, но с пояса снимать не стал. Окошко размером с кулак, затянутое пузырем, было устроено в жилище колдуна скорее по обычаю, нежели для света. В углу горячо пылала печь-каменка, от нее и освещалось логово чудина.
Колдун присел у печи и стал мешать палкой в котле, насаженном на каменку сверху.
— Зачема прыхадил, сказай, — велел он, не оборачиваясь.
Душило рассказал. Чудин слушал в той же позе, слегка покачиваясь. В котле булькало и пузырилось. Но слюнки от этого варева не текли.
— Вана юмал буду звата. Духи по-твой.
Колдун встал и упер глаза в храбра. Будто гвозди вбил.
— Зачема волха обижай? Он про богов и юмал вся знай, с ними говори. Теперь юмал очень злой будут. Трудно просить их.
Душило развел руками.
— С вашим братом иначе нельзя. Хитрить горазды. Духи небось всякому научат.
— Я не хитри! — Чудин негодующе ткнул пальцем себе в грудь. — Я тоорумеес! Человек бога Тоора. Колдун по-твой. Я духов звата, они говори мне. Не верь, ходи прочь.
Колдун вытянул губы куриной гузкой и указал на дверь.
— Ну, ладно, ладно — примиряюще молвил храбр, — не бушуй. Зови своих бесов. Авось скажут чего ни то интересное. В церкви небось такого не услышишь.
6
Вопли колдуна становились все более хриплыми и урывочными. «Умаялся, бедолага», — подумал Душило, сам уже взопревший от избяного чада и долгого ожидания. Колдун лежал на полу посреди жила и корчился, будто помирал от отравы. Выпученные глаза стали совсем черные и страшные, скрюченные пальцы руки скоблили половицы. В другой он сжимал оберег, висевший на груди, — металлического божка с молнией в кулаке. Душило видел такие в Новгороде, их мастерили для чуди, приходившей на Торг.
Колдун звал духов на своем языке. Одни и те же слова повторялись по-разному — просительно, требовательно, под конец жалобно и скуляще. «Не откликаются черти, — догадался Душило. — Не хотят мне товар возвращать. Обиделись, видно, за волхва».
Чудин вытянул ноги, разбросал руки и застыл. Вылезающие из глазниц очи вперил в кровлю и лежал, будто покойник. Душило, досадуя, хотел было его потрогать, проверить, вправду ли помер. Но тут же отдернул руку. Колдун зашевелился и вытворил такое, от чего у любого на голове встали бы торчком волосы. Только не у Душила — его напугать было трудно, хоть какую нечисть в дом приведи.
Колдун всем телом оторвался от пола, упираясь одними пятками. Поднялся на вершок и вдруг грянулся обратно. С громким стуком костей и с резким звоном висевших на нем оберегов — прицепленных к кожуху железных бляшек. Будто его ухватила и бросила об пол Костоломка, одна из девяти сестер-лихорадок. Но даже для Костоломки это было чересчур. Душило легонько охнул.
После встряски глаза чудина встали на место и осмысленно поглядели на храбра. Колдун с кряхтеньем сел, поднялся на ноги.
— Вана юмал не смочь прийти, — сообщил он, обшаривая храбра злым и все еще мутным взглядом.