Нестор-летописец
Шрифт:
Пекари также расстарались на славу. Пироги сами собой хвалились, в рот так и прыгали: пироги слоеные, пироги распашные, пироги подовые и в ореховом масле, кулебяки плетеные и узорчатые, караваи блинчатые, завернутые узлом, караваи ставленные и взбитые, оладьи пресные на конопляном масле. Посреди прочих высились целые хоромы из печеного теста — в два и три яруса, с крыльцовыми сенями и гульбищами, с резными ставенками и круглыми маковками, с петушками и коньками на охлупнях. В окошко тех теремков заглянешь — чего там только нет! Мясные и рыбные, грибные и сладкие начинки, каши разные, маковое молочко, творог и горошек, икра и ягоды, лесные да привозные, всякая разная сладкая и пресная овощь.
А кроме всего того, для перемены вкуса и для заедок в промежутках наготовлено обилье рыбных блюд: запеченые окуни, сельдь на пару, белорыбица, осетрина и лещевина заливные, стерлядь вяленая, спинки лососиные и судачьи, уха из карасей и лещей, вязига белужья, щука в подливке и с приправами, щучьи головы с хреном и чесноком, молоки и печенки налимьи, снетки, каша с севрюгой, белужья печень.
Когда животы разомлеют, подопрут пояса и станут подыгрывать музыке, тогда в дело пойдет легкая мелочь для баловства: яблоки, груши, вишни и редька в патоке, луковники, пшенники, пастила ягодная, блины, сладкие оладьи с медом и маковым молочком, ломти хвалисских дынь и арбузов, свежие и в патоке, творожники и сырники, орехи и винные ягоды в меду, сушеные фиги, изюм, сарацинские сласти, доставляющие много беспокойства зубам.
А все это хорошо, когда сдобрено веселым напитком — медами ставленными и взваренными, ягодными и с пряностями, грецким вином, красным и зеленым, пивом да брагою. Неплохо и квасом сбрызнуть съеденное, запить киселями либо морсами.
Над столами льется звончатый гусельный перебор, раскатывается щелканье трещоток. Стонут под смычками трехструнные гудки и задорно пересвистываются сопели. В теремной палате разливается голос песельника, на ходу слагающего песню. Во дворе куролесят скоморохи, дрыгают ногами, стучат себя по заду и кричат срамные прибаутки.
Весело!
Старый воевода Янь Вышатич сидит невдалеке от князя, по правую руку. Хотя и не ездил сам на ловы — разнылась поясница, ему тоже весело. Засиделся воевода в Чернигове, хочется сесть на коня либо взойти на лодью и с доброй дружиной пойти в поход. Князь Святослав, угадав желание боярина, посылает его по осени в Ярославль и Белоозеро — в полюдье за данью. Выходить надо уже скоро. Как улетят по воздуху последние осенние паутинки и воды Десны потемнеют, тут же выдвигаться, чтобы к началу ледостава быть на месте. А до того срока еще несколько седмиц и есть время для праздного веселья.
Позади воеводы стоит прислуживающий отрок. Наливает в золотую чашу питье, убирает обглоданные кости и лужи со стола, подает блюда и утиральник для рук. Он одет в белую атласную рубаху и суконные порты, обут в натертые салом сапоги. Янь Вышатич ест не столь уж много и пьет умеренно, потому отрок волен глазеть по сторонам. Ничто другое не увлекает его настолько, как ловкость кравчих, умело сокрушающих искусные творения поваров и пекарей. Замершая на блюдах дичь под их руками с ножом тотчас обнаруживает свое прожаренное и начиненное всякой всячиной нутро. Дивные пироги-хоромы сперва теряют крылечки, гульбища и теремные главки с маковками, затем их растаскивают на отдельные клети, и все эти сени, истобки, светлицы, изложни, гридницы и молодечные, челядни, хлебни и поварни отправляются во рты княжих мужей, где претерпевают окончательное крушение.
Князь Святослав, изрядно повеселевший и ищущий развлечения, приметил нового слугу у боярина.
— Из чьего рода сей отрок? — заинтересовался он.
— Род его незначителен, князь, — помедлив, ответил воевода. — Он мой холоп.
— Холоп? — Святослав Ярославич зашелся в буйном хохоте. — Шутишь, боярин, или впрямь нарядил в паволок раба? Больше некому служить моему славному воеводе на дружинном пиру? Разве у тебя перевелись добрые отроки?
— Нет, князь, не перевелись. Этого холопа я нарядил в паволок и велел прислуживать мне, потому что он достоин того.
— Раб достоин тонких одежд? — Князь пуще раззадорился и замахал в воздухе недообгрызенной костью. Прочие бояре тоже посмеивались над забавной шуткой воеводы. — Первый раз такое слышу, ха-ха-ха! Ну и повеселил ты нас, Янь Вышатич. Ай да воевода!
— То не шутка, князь, — спокойно молвил боярин, отпивая вино из чаши. — Сей холоп весьма изощрен в книжной премудрости. Он начитан в Священном Писании и трудах святых отцов Церкви. Изрядно искусен в духовных беседах. И в греческих хронографах отменно знает толк. Я нахожу немало отрады, когда он читает мне какую-нибудь книгу и по-своему толкует трудные к пониманию места.
Князь Святослав удостоил холопа взглядом, в котором, впрочем, было больше недоверия.
— Где же ты, воевода, раздобыл столь разумеющего раба? На торгу в Корсуне? Или в самом Царьграде? На Руси таких, чай, не водится. Или же ты, Янь Вышатич, взял боем какую ни то церковь и пленил поповского сына, чтоб вести с ним душеполезные беседы?
Последние слова потонули в безудержном хохоте дружины.
— Скажи-ка, боярин, — продолжал беззлобно острословить Святослав, — затмевает ли твой холоп разумом нашего светоча блаженного Антония?
— Не знаю, князь, — усмехнулся в бороду воевода, — со старцем Антонием я не беседовал, ибо он, как ты ведаешь, любит молчание и уединение.
— То верно, — согласился Святослав. — Сбежал от меня блаженный старец. На Болдиных горах обосновался и пещеру себе выкопал. Вот, думаю, не поставить ли ему там церковь? А либо монастырь сотворить по подобию Печерского?
— Сотвори, князь, — благодушно молвил воевода. — Это доброе дело.
— А холопа своего мне отдашь? — вдруг спросил Святослав, опять взмахнув костью, о которой, верно, забыл.
— Не гневай, князь, только на что он тебе?
Воевода невольно обратился взглядом к длиннобородым песельникам, сидящим на лавке в ряд и волхвующим над своими чародейными гуслями.
— Как на что? Будет рассказывать мне хитрые сказки, как тот мудрый грецкий раб Езоп, — ответил Святослав и наконец бросил кость на пол. — А не то велю сделать из него попа. Станет отпускать мне грехи загодя и благословлять на что захочу.
Он поискал глазами кого-то у самых дверей палаты и, найдя, крикнул: