Несущая огонь
Шрифт:
В голове настойчиво билась мысль: Чарли!
Он снова поцеловал жену и сказал: «Вики, я вернусь».
Он поднялся наверх к телефону, нашел номер Дугэнов в телефонной книжке Вики, набрал его и услышал голос Джоан Дугэн.
— Привет, Джоан… — сказал он, потрясенье помогло: он говорил абсолютно спокойным, будничным голосом. — Можно поговорить с Чарли?
— Чарли? — в голосе миссис Дугэн послышалось сомнение. — Так ведь она ушла с двумя вашими приятелями. Этими учителями. А… что-нибудь не так?
Внутри него что-то поднялось — затем упало. Может, сердце?
Не
— Вот черт, — сказал он. — Я надеялся еще застать ее у вас. Когда они ушли?
Голос миссис Дугэн слегка отдалился:
— Терри, когда ушла Чарли?
Детский голос что-то пропел. Он не расслышал, что. Ладони его вспотели.
— Она говорит, минут пятнадцать назад. — Она говорила извиняющимся тоном. — Я стирала, и у меня нет ручных часов. Один из них спустился и говорил со мной. Ведь все в порядке, правда, мистер Макги? Он выглядел таким порядочным…
У него появилось сумасшедшее желание засмеяться и сказать: Вы стирали? То же делала и моя жена. Я нашел ее затиснутой в чулан за гладильную доску. Сегодня вам повезло, Джоан.
Он сказал:
— Хорошо. Интересно, куда они направились?
Вопрос был передан Терри, которая сказала, что не знает.
Прекрасно, подумал Энди, Жизнь моей дочери в руках другой шестилетней девочки.
Он схватился за соломинку.
— Мне надо пойти за угол, на рынок, — сказал он миссис Дугэн. — Не спросите ли вы Терри, была у них автомашина или фургон? На тот случай, если я увижу их.
На этот раз он услышал Терри:
— Фургон. Они уехали в сером фургоне, таком, как у отца Дэвида Пасиоко.
— Спасибо, — сказал он. Миссис Дугэн ответила, что не стоит благодарности. У него снова появилось намерение на сей раз закричать ей по телефону: Моя жена мертва! Моя жена мертва, и почему вы стирали белье, когда моя дочь садилась в серый фургон с двумя незнакомыми мужчинами!
Вместо этого он повесил трубку и вышел на улицу. На голову обрушился такой жар, что он даже зашатался. Неужели так же было жарко, когда он пришел сюда? Сейчас, казалось, пекло сильнее. Приходил почтальон. Из почтового ящика торчал рекламный листок фирмы «Вулко», которого не было раньше. Почтальон приходил, пока он находился внизу, баюкая свою мертвую жену, бедную мертвую Вики: они вырвали у нее ногти, это забавно — гораздо забавнее, чем ключи, имеющие тенденцию накапливаться. Ты пытался увильнуть, ты пытался защититься с одной стороны, однако правда о смерти проникала совершенно с другой. Смерть— как футбольный игрок, думал он. Смерть — это Франко Харрис, или Сэм Каннигхэм, или Джо Грин. Она сбивает тебя с ног в гуще свалки.
Давай двигайся, подумал он. Упущено пятнадцать минут— не так много. След еще не остыл. Немного, если только Терри Дугэн знает разницу между пятнадцатью минутами и получасом или двумя часами. Ну, да ладно. Двигай.
И он двинулся. Он вернулся к своему «универсалу», который двумя колесами стоял на тротуаре. Открыл левую дверцу и обернулся на свой аккуратный пригородный дом, за который половина была уже выплачена. Банк предоставлял возможность «отдыха от уплаты» два месяца в году, если вы в этом нуждались. Энди никогда не «отдыхал». Он посмотрел на дом, дремавший под солнцем, и снова в глаза ему бросился красный рекламный листок «Вулко», торчащий из почтового ящика, и — раз! — он снова подумал о смерти, в глазах у него помутилось, зубы сжались.
Он сел в машину, поехал в сторону улицы, где жила Терри Дугэн, ничего не ожидая и логически не рассчитывая, а просто в слепой надежде увидеть их. Своего дома на Конифер — плейс в Лейклэнде он не видел с тех пор.
Машину он вел теперь увереннее. Зная самое плохое, он вел машину значительно увереннее. Он включил радио — там Боб Сигер пел «Все то же».
Он мчался по Лейклэнду с максимальной скоростью. В какой-то ужасный момент название улицы выскочило из головы, но затем вспомнилось. Дугэны жили на Блассмор — плейс. Они с Вики шутили по этому поводу: Блассмор — плейс, где дома проектировал Билл Блас. При этом воспоминании он слегка улыбнулся, но — раз! — он снова вспомнил: она мертва, и это опять потрясло его.
Он приехал туда через десять минут. Блассмор — плейс заканчивалась тупиком. Выезда для серого фургона там не было, лишь витая ограда, обозначавшая границу неполной средней школы имени Джона Гленна.
Энди остановил машину на пересечении Блассмор — плейс и Риджент — стрит. На углу стоял дом, выкрашенный в зеленый и белый цвета. На газоне вращался разбрызгиватель. Перед домом двое детишек, девочка и мальчик лет около десяти, по очереди катались на доске с роликами. Девочка была в шортах, обе коленки украшали ссадины. Он вышел к ним из машины. Они внимательно с ног до головы оглядели его.
— Привет, — сказал он. — Ищу дочку. Она проехала тут примерно полчаса назад в сером фургоне. Она была с… ну, с моими приятелями. Вы видели, как проезжал серый фургон?
Мальчик неопределенно пожал плечами.
Девочка сказала:
— Вы беспокоитесь о ней, мистер?
— Ты видела фургон, да? — вежливо спросил Энди, направив в ее сторону очень легкий посыл. Сильный произвел бы обратное действие. Тогда она увидела бы, как фургон уехал в любом направлении, какое ему хотелось бы, включая небеса.
— Да, я видела фургон, — сказала она, вскочила на доску с роликами, покатила в сторону гидранта на углу и там спрыгнула. — Он поехал вон туда. — Она указала в другую сторону Блассмор — плейс, через две или три улицы пересекающуюся с Карлайл — авеню, одной из главных улиц Гаррисона. Энди так и предполагал, что они направились туда, но лучше знать наверняка.
— Спасибо, — сказал он и сел в машину.
— Вы беспокоитесь о ней? — повторила девочка.
— Да, немного, — сказал Энди.
Он развернулся и проехал три квартала по Блассмор — плейс до пересечения с Карлайл — авеню. Это было безнадежно, абсолютно безнадежно. Он почувствовал прилив паники, пока несильной, но скоро она охватит его целиком. Отогнал ее, попытался сконцентрироваться на том, чтобы проследить их путь как можно дальше. Если придется прибегнуть к мысленному посылу— прибегнет. Он может давать много небольших вспомогательных посылов, не боясь разболеться. Энди благодарил Бога, что ему все лето не пришлось пользоваться своим талантом — или проклятием, если угодно. Он был полностью заряжен и готов к действию, чего бы это ни стоило.