Несущая огонь
Шрифт:
— Не волнуйся, — говорил он, держа ее на руках и покачивая. Чарли, не волнуйся, все будет хорошо, все устроится, обещаю.
— Хочу к маме, — всхлипывала Чарли.
Энди кивнул. Он тоже хотел к Вики. Он прижал Чарли к себе и почувствовал запах озона, каленого фарфора, тлеющих полотенец мотеля «Бест вестерн». Чарли чуть не сожгла их обоих.
— Все будет нормально, — сказал Энди, покачивая Чарли. Он не особенно сам тому верил, но это звучало как своего рода литания; как заунывное чтение псалтыря; это был голос взрослого, склонившегося над темным колодцем десятилетий и подбадривающего испуганного ребенка на его дне; это были слова, которые родители говорят, когда у детей что-то не ладится; это был слабый свет ночника, который не мог прогнать чудище из шкафа, но всё-таки удерживал его на каком-то расстоянии; это был бессильный голос, но он должен был звучать.
— Все будет нормально, — говорил он ей, не особенно сам тому веря и зная, как знает в глубине души всякий взрослый, что в действительности-то ничего никогда не бывает до конца нормально— Все будет нормально.
Энди плакал. Он не мог сдержаться. Слезы лились потоком, и он изо всех сил прижимал к себе дочку.
— Чарли, клянусь, все как-нибудь образуется.
Зима в Ташморе как будто оправдала призрачную надежду, за которую он с отчаяния ухватился тогда, в мотеле «Грезы».
Не то чтобы все было совсем безоблачно. Схватив после рождества простуду, Чарли сопливилась до самого апреля. У нее даже начинался сильный жар. Энди давал ей по полтаблетки аспирина и уже решил, что если к исходу третьего дня температуру не удастся сбить, он понесет ее через озеро в Брэдфорд к врачу, чем бы это ни грозило. Но жар прошел, хотя простуда досаждала ей еще долго. В марте Энди угораздило обморозиться, а перед тем он чуть не спалил дом, переложив в печку дров, — ударили морозы, дико завывал ветер, и среди ночи Чарли, на этот раз именно Чарли, первой почувствовала во сне, как раскалился воздух.
Четырнадцатого декабря они отпраздновали его день рождения, а двадцать четвертого марта — день рождения Чарли. Ей исполнилось восемь лет, и порой Энди ловил себя на том, что не узнает собственной дочери. Куда делась маленькая девочка, не достававшая ему до локтя? Волосы у нее отросли, и она теперь заплетала их, чтобы они не лезли в глаза. Будущая красотка. Даже припухший нос ее не портил.
Они остались без машины. «Виллис» Ирва Мэндерса превратился в глыбу льда еще в январе — Энди подозревал, что полетел блок цилиндров. Изо дня в день, больше для порядка, он запускал мотор, прекрасно сознавая, что после Нового года ни на каких колесах из дедовых владений им не выбраться. Снегу намело выше колена, он лежал девственно — нетронутый, если не считать следов белки, бурундуков, постоянного гостя енота или случайного оленя — нюх безошибочно приводил их к мусорному баку.
В сарайчике за домом нашлись допотопные широкие лыжи, целых три пары, но ни одна не подошла Чарли. Оно и к лучшему.
Дома спокойнее. Бог с ним, с насморком, но по крайней мере можно не бояться температуры.
Под верстаком, на котором Грэнтер, орудуя фуганком, когда-то делал ставни и двери, он наткнулся на картонную коробку из-под туалетной бумаги, где лежали старые запыленные лыжные ботинки, расползавшиеся по швам от ветхости. Энди смазал их маслом, помял, надел — сколько же в них надо натолкать газет, чтобы они стали по ноге! Забавно, ничего не скажешь, но было в этом и что-то пугающее. Зима выдалась долгая, и, частенько вспоминая деда, он спрашивал себя, как старик поступил бы в этой передряге.
Раз пять — шесть за зиму он становился на лыжи, затягивал крепления (никаких тут тебе пружинных зажимов, сплошная неразбериха из тесемок, скоб и колец) и проделывал путь через ледяную пустыню Ташморского озера — к Брэндфордской пристани. Отсюда извилистая дорожка вела в город, хорошо упрятанный среди холмов в двух милях восточнее озера.
Он всегда выходил до рассвета, с рюкзаком Грэнтера за плечами, и возвращался не раньше трех пополудни. Однажды он едва спасся от разыгравшегося бурана; еще немного, и он начал бы кружить по льду, тычась во все стороны, точно слепой котенок. Когда он добрался до дома, Чарли дала волю слезам — ее рыдания перешли в затяжной приступ этого проклятого кашля.
Он совершал вылазки в Брэдфорд, чтобы купить еду и одежду. Какое-то время он продержался на заначке Грэнтера, позже совершал набеги на более внушительные владения у дальней оконечности Ташморского озера. Хвастаться тут было нечем, но иначе им бы не выжить. Дома, на которых он останавливал свой выбор, стоили тысяч по восемьдесят — что их владельцам, рассуждал он, какие-нибудь тридцать — сорок долларов в конфетной коробке, где, как правило, он и находил деньги. Еще одной его жертвой за зиму стала цистерна с горючим, обнаруженная на задах большого современного коттеджа с неожиданным названием «ДОМ ВВЕРХ ДНОМ». Из этой цистерны он позаимствовал около сорока галлонов.
Он был не в восторге от своих вылазок в Брэдфорд. Он был не в восторге от того, что старики, гревшие косточки вокруг пузатой печки вблизи прилавка, судачат о незнакомце, что живет в одном из домишек по ту сторону озера. Слухами земля полнится, а Конторе хватит и полсловечка, чтобы протянуть ниточку от деда и его дома в Ташморе, штат Вермонт, к самому Энди. Но что ему было делать? Есть-то надо, не сидеть же всю зиму на сардинах в масле. Он не мог оставить Чарли без фруктов и поливитаминов и хоть какой-то одежки. Все, что на ней было, это грязная блузка, красные брючки и трусики. В доме не нашлось ни микстуры от кашля — так, несколько сомнительных бутылочек, ни овощей, ни даже запаса спичек, что его совсем добило. Дома, на которые он совершил набеги, все были с каминами, но лишь однажды он разжился коробком спичек.
Конечно, свет не сошелся клином на Брэдфорде, чуть подальше тоже виднелись дома и коттеджи, однако там почти каждый участок прочесывался местной полицией. И почти на каждой дороге был хотя бы один дом, где люди жили круглый год.
В брэдфордском магазинчике он купил все необходимое, включая три пары теплых брюк и три шерстяные рубашки для Чарли — размер он прикинул на глазок. Нижнего белья для девочек не было, пришлось ей довольствоваться шортами, к тому же длинными. Чарли так и не решила, дуться ей по этому поводу или потешаться.
Шесть миль туда — обратно на лыжах Грэнтера одновременно радовали и тяготили Энди. Он не любил оставлять Чарли одну, и не потому, что не доверял ей, просто в нем поселился страх — вернусь, а ее нет в доме… или нет в живых. Старые дедовы ботинки натирали ноги до волдырей, сколько бы носков он ни надевал. Стоило ему ускорить шаг, как начиналась головная боль, и сразу вспоминались онемевшие точки на лице и мозг представлялся отработанной проводкой, так долго служившей верой и правдой, что кое — где от изоляции остались одни лохмотья. А случись с ним удар посреди этого чертова озера, околей он тут, как собака, — что будет с Чарли?