Несусветный эскадрон
Шрифт:
вовек за иное не выпьет вина!..
– Не кори себя понапрасну, – тихо сказал Ингус. – Ну, чем ты могла ему помочь? Не путай фантазию с историей…
Он лежал в развилке раздвоенного ствола каштана, крошечный, тусклый, с горошину величиной, мастер читать нравоучения, великий бродяга по временам и укротитель зазнавшихся баронов…
– Я не о нем, – вздохнула я. – А вообще…
И продолжала балладу:
От друга, как клятва, к надежному другу
глоток переходит
и кубок серебряный пущен по кругу,
и вот он дошел наконец до меня.
И там я осталась – пускай заметает
тропинки к надеждам! – вот там я стою
с серебряным кубком, и снег в нем не тает,
вот там сохраняю я верность свою…
Я замолчала, а сверху сыпались сквозь разлапистые ветки мелкие бело-розовые цветы и застревали в моих волосах. И было непонятно, когда успел наступить этот майский вечер…
– Не стряхивай, – попросил Ингус. – Так – хорошо… и спой мне еще.
– Я уже все спела…
– Ну, повтори что-нибудь… И не тоскуй. Ведь все теперь будет хорошо.
– Да, хорошо… – пробурчала я. – А ты?
– Просверкну золотой искрой. И это тоже неплохо.
– Так мы ничего про тебя и не узнали. Ни откуда взялся, ни чем тебя кормить. Одному тебе эта история не принесла ничего хорошего.
– А любопытно, как же все начнет теперь меняться… – мечтательно произнес путис. – Только ты не кори себя. Ты больше не слышишь тех отзвуков, не видишь тех лиц, но скоро зазвучит что-то другое.
– Если бы ты только мог вообразить, какая во мне теперь пустота, – пожаловалась я. – И даже пропало понимание элементарных вещей. Я уже не знаю – то, что мы сделали, хорошо или плохо? Нужно ли было вмешиваться в ход событий? И так ли отвратительна свобода?
– Тогда, меся тесто, ты называла свободой одно, а теперь, кажется, совсем другое, – усмехнулся Ингус. – Свобода хороша, когда это – свобода выбора. Вот за что следует сражаться и умирать. Каждый должен сам выбирать, где ему жить, кого любить, каким делом заниматься, как своих детей растить. А когда тебя пихают на узкую дорожку, чтобы ни вправо, ни влево не свернуть, не дают с собой припасов и поминутно твердят в ухо, что это и есть твоя свобода… Ну, тогда нужно сопротивляться.
– Я и без того всю жизнь чему-нибудь сопротивляюсь… И устала я каждый день самостоятельно делать выбор!
– Тише, тише, не шуми, ты даже не даешь мне спокойно просверкнуть золотой искрой… – упрекнул он. – И ты сейчас буянишь потому, что сразу не видишь результата. Ты думала – избавишь эту землю от Ав, и на следующий же день дураки поумнеют, болтуны заткнутся, предатели покаются, жулики отдадут наворованное? Держи карман шире! Если человек изо дня в день пил отраву, и лишь на смертном одре у него отняли пузырек, он не сразу пустится в пляс. А тут – целый отравленный народ. Только не пытайся что-нибудь еще сделать!
Я поняла, что он имел в виду. Достаточно рук было приложено к судьбе этого народа,
– И Мария Николаевна выздоровеет, и Славка пойдет учиться, и Гунар своих детей вырастит, – тихонько ворковал путис. – И озеро вот не улетело, осталось, видишь, как много уже сделано? И все прочее наладится. И ты долго-долго будешь молодой…
– Без него, – то ли подумала, то ли прошептала я.
– Я отнесу тебя к нему, – решительно сказал Ингус. – На это меня еще хватит.
– Не смей! Во-первых, не донесешь, а во-вторых… Ингус!
Повинуясь оклику он опять свернулся клубком, тщательно обвив вокруг мордочки отощавший, убогий хвостишко. Резкое движение еще больше убавило света, исходящего от нее.
Я прикрыла его ладонями, как будто в этом ненадежном домике он мог сберечь свое уходящее тепло!
– Не смей, – повторила я. – Я не могу, не хочу, понимаешь?.. Еще и тебя потерять…
– Ты хоть немножко любишь меня? – тихо спросил он.
– Конечно.
– Правда, любишь?
– Правда – люблю. Только не покидай меня. Не может быть, чтобы Славка ничего не придумал!
Огненный шарик съежился еще больше.
Наука была бессильна. А такой магии, чтобы спасти Ингуса, я не знала. Хотя смотрела по сторонам, очень внимательно смотрела, искала тех образов, которые следовало сплавить вместе. Магия никак не рождалась.
Друид что-то хотел тогда объяснить о средоточии силы, накопленной поколениями… Что же это за накопленная и перерожденная сила, которой жрецы не дают выхода, поколение за поколением уплотняя сгусток этой силы до предела? Что же это такое – сперва порожденное магической силой одних жрецов, а потом ставшее священной реликвией других жрецов, понятия уже не имевших о происхождении средоточия силы?
И вдруг я поняла!
Возможно, мысль моя была не озарением, а еще одной удачной выдумкой сочинительницы сказок. Да, я люблю фольклор, исследую суеверия, сплю в обнимку с мифологическим словарем! Да, я всегда знала, что ирландские женщины носили в кармане передника желудь, чтобы сохранить молодость. Обечный желудь с обычного дуба, а если необычный? Даже если я так придумала, даже если это не плод священного дерева друидов, которому тысяча жрецов отдала свою силу, чтобы она переродилась и сгустилась, – то все равно, вся моя сила будет сейчас в него вложена! А это немало!
Треснул кожаный ремешок – я сорвала с шеи сверкающий желудь. Заветный желудь, дающий своей хозяйке вечную молодость! Даже если и нет – в эту минуту он был заветным и магическим!
– Ты можешь его сжечь? Сейчас же? Немедленно?
– Нет… Это же запрещено…
– А я тебе приказываю!
– Ты же не знаешь, что это такое!
– Знаю!
– А ты?..
– Я тебе приказываю, слышишь? Я, твоя хозяйка! Приказываю!
Драгоценный талисман Ав, сверкнув отполированным боком, исчез в тусклых, еле шевелящихся язычках.