Несусветный эскадрон

Трускиновская Далия Мейеровна

И у Сергея Петровича, и у Мача засверкали глаза, руки сами потянулись, у одного – к сабельному эфесу, у другого – к короткому ножу.

– Да только плохо все это кончилось, – остудила их пыл Адель. – Как раз тогда прусский Вильгельм с нашим императором наконец поладил. Без большой, правда, радости. А что еще старому дураку оставалось? Сам же он и послал войска против своего сумасшедшего майора. Хорошо хоть, в бою убили, а то виселица ждала.

Сергей Петрович и Мач повесили носы.

– Вот я и думаю, что нечего здесь затевать авантюры, – веско завершила

Адель. – Кто знает, может, через месяц ваш император с нашим помирятся, и ты же окажешься кругом виноват!

Сергей Петрович изумился и призадумался. Мач с беспокойством следил за его подвижным лицом. Хвостатые приятели, казалось, все понимали – так в эти минуты присмирели.

– Не думаю я, что государь пойдет на мировую, прежде чем господ французов из России не выставит.. – размышляя, вымолвил гусар. – Однако права ты, Паризьена, от наших генералов, по штабам штаны просидевших, всякой пакости ожидать можно… У нас же генералы – сплошные немцы!..

И столько было в его взгляде тоски по горячему, живому делу, к которому не судьба руку и саблю приложить, что потупилась Адель, больно ей стало за синеглазого гусара.

– А я останусь здесь, – твердо сказал Мач. – Я здесь их бить буду. Где встречу, там и буду бить… А потом и французы подойдут…

Адель уставилась на парня, открыв рот. И махнула рукой. Объяснять ему политические коловращения было, во-первых, долго, а во-вторых, и безнадежно.

Тут все трое услышали стук копыт.

Кого-то во весь опор несло к корчме.

Мгновение длилось замешательство. А потом Сергей Петрович выхватил из ножен саблю, Мач шустро вооружился его седельными пистолетами, в руках у Адели тоже оказалась сабля. Уже не стук, а гром копыт стремительно приближался. Гусар сделал жест, означавший – прячься! Мач с Паризьеной укрылись за углом корчмы, а сам он встал боком за старой березой.

Черное кудлатое облако распороло ветер прямо перед его носом, и сразу же перед коновязью вздыбил жеребца странный всадник.

Его невообразимые лохмотья плясали на ветру. Но что за конь был под ним! Вороной, без единого пятнышка, красавец жеребец, тонконогий, широкогрудый, с высоко задранной оскаленной мордой, яростный и великолепный! Всадник, хоть и поднял его в свечку уверенной рукой, хоть и заставил его застыть на несколько мгновений, как прекраснейшая в мире статуя, но всех жеребцовых затей, видно, еще не знал.

Постояв красиво, как будто радуясь внезапно обретенному равновесию, конь исхитрился одновременно чуть ли не грудью оземь кинуться, дав при этом задними ногами отчаянного козла. И сразу же рухнул, перевернулся на спину, забил в воздухе копытами.

Всадник успел не только удержаться в седле при этом сюрпризе – он еще и, соскакивая, исхитрился поводья в руке удержать, перекинув их стремительно через конскую шею. И гордо встал в полушаге от конской морды, совершенно не боясь кованых копыт. И смотрел при этом на Паризьену весьма выразительно. А потом еще и дернул за поводья, заставляя буйного коня встать.

– Где ж ты такого взял? – чуть не захлебываясь восхищением, воскликнул гусар, подбегая.

– Где

ж цыгану взять лошадь? – вопросом же отвечал Ешка, глядя на свою добычу даже с некоторым презрением. – Иду по дороге, гляжу – ремешок лежит. Ну, в цыганском хозяйстве ремешок всегда пригодится. Взял я его, иду себе, потом оборачиваюсь – глядь, а к другому-то концу конек привязан. Пришлось взять…

– Серж! – взвизгнула тут Паризьена. – Смотри! Седловка-то прусская!

Гусар и маркитантка переглянулись. Ешка совершил самую опасную в своей жизни кражу.

– Боже мой, Боже мой… – запричитала Паризьена. – Что мне с вами со всеми делать? Вы же хуже малых детей, клянусь пузом святого Гри! Вас же на минуту нельзя без присмотра оставить! Чуть недоглядишь – один в лес разбойничать удерет, другой у генерала лошадь уведет, третий!..

Она яростно уставилась на Мача, не в силах придумать и для него подходящее сумасбродство.

– Где кибитка с детьми? – шепотом спросил гусар Ешку. – Где Пичук?

– Пропала! Так-таки и пропала! – прошипел цыган, но так, чтобы Адель услышала. – И Пичук пропал! Как теперь быть – прямо не знаю!

И повис на поводьях, потому что жеребец, повалявшись в пыли вдоволь, поднялся на ноги и наладился прочь.

– Надо что-то делать… Надо искать детей… – уже не вопила, а сосредоточенно бормотала Паризьена. И вдруг хватко вцепилась в Ешкин шиворот.

– Папаша!.. – только одно слово она и сказала, но такую охапку чувств вложила в него, что Ешка пришел в совершеннейший восторг.

Адель трясла отца-одиночку, как будто надеялись вытряхнуть из его лохмотьев всех цыганят. Сергей Петрович попытался за локотки оттащить бешеную маркитантку, но получил такой тычок, что пошатнулся, и тут уж Мач подхватил его обеими руками. А Ешка, у которого зуб на зуб не попадал от такого темперамента, попытался, нырнув за спину Мачу, подставить его Адели вместо себя. За что и был облаян Кранцисом.

Корчмарка, выглянув на шум и увидев, как странные постояльцы вцепились друг в дружку, от греха подальше заперлась в своей корчме и даже заложила дверь засовом.

– Будьте вы все неладны! – сказала наконец Адель. – Видно, судьба мне возиться с вами до скончанья века!

– Не так уж и плохо, поскольку он недавно и начался, – заметил Сергей Петрович, откидывая рукой серебрящуюся прядь и утирая пот со лба.

– Так ты не поедешь догонять арьергард своего маршала Удино? Или к штабу маршала Макдональда? – спросил нахватавшийся от маркитантки военных словечек Ешка.

– Да куда я поеду?!.

– Точно? – не унимался он.

– Клянусь пузом святого Гри!

Тут Ешка сунул в рот не то что восемь пальцев, а, похоже, и оба кулака. Раздался свист. И этому сногсшибательному свисту отвечал похожий.

– Ты что это затеял? – забеспокоился гусар.

Сергей Петрович, простая душа, все же знал, что цыгане на войне часто нанимаются в лазутчики. Ешка столько времени пропадал незнамо где – и мало ли чем могли подкупить цыгана?

Цыган расхохотался. И тут же послышался за корчмой треск.