Несусветный эскадрон
Шрифт:
Все, кроме полковника Наполеона. У него на секунду забрезжило в голове просветление. Он вспомнил – появилось лицо, позвал настойчивый взгляд, лицо было такое, что притягивало почище магнита… можно сказать, на роду написанное лицо, несущее примерно тот же тайный знак судьбы, что и его собственное… Он вспомнил, как буквально неделю назад устремился навстречу с ощущением, будто что-то, обещанное еще при рождении сбылось, и произошло это совсем недавно, и… и… И снова все забыл.
Все отметили забавное совпадение. Надо же – в Курляндии теперь свои Наполеон и Жозефина! Разумеется,
– А что бы ни говорили, император поступил правильно, – сказал в конце концов полковник Наполеон. – Когда речь о наследнике империи, приходится приносить жертвы. Молодая жена более к этому способна…
Баронесса сделала страшные глаза, показывая на дочек. Им еще не полагалось думать о наследниках. Но бравый полковник не сообразил, в чем дело. Он решил, что хозяйка усадьбы приверженка Жозефины.
– Однако армия разочарована, – как бы по секрету, интимным шепотом сообщил он. – Старая-то приносила императору лишь удачу. А что принесет новая – еще неизвестно…
Госпожа баронесса поняла, что нужно срочно переводить разговор на другую тему. Она попросила дочек принести свои гербарии и коллекции.
Кача сидела в кресте, всем видом изображая томную усталость, и молчала. Она попросту боялась баронессы, о которой знала от горничных немало неприятного. Все еще боялась! Даже когда пожилая дама ласково склонялась к ней, предлагая лимонад и бисквиты, Каче все время казалась, что сейчас ей вцепятся в ухо. Но когда прибыли альбомы и шкатулки, она оживилась. Особенно заинтересовала ее флорентийская шкатулочка с мозаикой, изображавшей мотылька над розой.
Как всякая крестьянская девушка, Кача была совершенно равнодушна к мотылькам, но любила цветы. У нее не было возможности развести под окном свой цветничок, как разводили хозяйские дочки. И она с восторгом уставилась на невиданную розу, больше всего похожую на лиловый кочанчик капусты.
Лизхен, самая средняя дочка, стала одну за другой доставать из шкатулки монеты. Юные баронессы не считали это собрание коллекцией, даже подтрунивали над шкатулочкой и ее содержимым, набранным за время кратковременных наездов в Ригу. Были тут русские, шведские, английские, французские, датские и иные европейские деньги, вовсе не древние, как в настоящей коллекции, а вполне пригодные для купли-продажи.
Акварели, вышивки, сушеные травки в альбомах Каче показались по меньшей мере странными. Но вот к монетам она потянулась – и девицы, видя, что дорогая гостья оживилась, стали показывать ей эти сомнительные сокровища, всячески при том развлекаясь.
Если бы полковник Наполеон хоть раз взглянул на девичью возню, хоть к одному словечку прислушался, то непременно бы вмешался. Но госпожа баронесса затеяла с ним беседу о предках. Она с большим знанием дела перечисляла прусские, саксонские, баварские роды, и выходило, что все ее четыре прадеда и четыре прабабки принадлежат к древнейшим из прославленных фамилий.
Монета лежала там по меньшей мере пять лет – и пролежала бы до скончанья века, но Качу словно кольнули в затылок десять иголочек, десять острых и горячих лучиков, слетевших с пальцев Тоол-Авы. Она провела пальцем по гурту пятифранковика, но это было уже ни к чему. Кача и так знала, что огромную монету с порченным гуртом нужно тихонько спровадить в мешочек с рукодельем, украшенный вышивкой и кисточками.
Пятифранковик проскользнул между ручек из полированного дерева и бесшумно улегся в мешочке. Вышло это совершенно незаметно.
Теперь Кача могла наконец прислушаться – что там затевает ее фальшивый муженек.
А он отвязался-таки от госпожи баронессы и потребовал от господина барона отвести себя к пленному гусару. Тот со вздохом поднялся со стула.
Полковник Наполеон сделал знак адьютенту, тот похлопал по плечу еще одного молодого офицера – и четверо мужчин смылись из гостиной так тихо и незаметно, как если бы их там вовсе никогда не было.
Но Кача насторожилась.
Не то чтоб она дорожила полковником – первый азарт миновал, Авы основательно высмеяли наивность девицы, полагающей, будто великолепный император может, как в сказке, оказаться в курляндской корчме и быть узнан по монетке. Наутро после грехопадения Кача и сама поняла, что сделала глупость. Однако мудрая Тоол-Ава утешила ее.
– Когда проживешь с мое, тебе будет достаточно тайной власти. А пока тебе еще нужна власть явная. Ну что же, таких игрушек нам для тебя не жалко, бегунья ты наша лесная, быстроногая… Поиграйся!
Кача отгородилась от Тоол-Авы ладонью с растопыренными пальцами, качнула рукой туда-сюда, и Ава одобрительно покивала.
– Шаль с плечика спусти, это же не виллайне, волосы на виски больше выпусти, юбочку надо чуть покороче…
И Кача исправно вообразила себе все эти перемены в сотканном из морока парижском наряде.
Она уже умела удерживать морок довольно долго, а затуманить головы полковнику и офицерам помогла Наар-Ава, посетившая корчму в виде горбатой старушки.
Теперь, когда обещанная Авами монета попала в мешочек, Кача могла вернуть своей рубахе из тончайшей кожи ее прежний вид, растворить в воздухе и шляпку, и шаль, и даже великолепные браслеты. Но она еще не умела ходить тропами нижнего мира, ей следовало покинуть баронскую усадьбу поверху, через ворота, а это значит – в виде полковницы, а не Авы.
Еще одной науке не обучили Качу Авы. Науки этой они сами не знали и знать не желали. Они считали ее искусством пришельцев – и тех балтов, что изгнали Лесной народ из родимых чащоб, и тех тевтонов, что поработили балтов, и тех поляков, что враждовали с тевтонами…
Авы напрочь отреклись от грамоты.
Поэтому, когда полковник в величайшем возбуждении показывал офицерам послание барона, Кача так и не поняла, из-за чего подняли суматоху. Никто не догадался прочитать сообщение вслух, а выдавать свою безграмотность глупыми вопросами она не хотела.